разбойниках и пиратах фильмы, читают книги, играют за них в баймы.
– А вампиры?
– Они пришлись ко двору еще лучше, – объяснила она, – потому что легко вписываются в индустриальный пейзаж! А Робин Гуд, как ни крути, должен остаться в прошлом.
Я подумал, что в каждом из нас таится нечто такое, что хочется насрать соседу под дверью, это вот и тянет болеть за вампиров, смотреть про них фильмы и сериалы, сопереживать.
– А как с фильмом?
– Мы уже потребовали полного запрета, – сообщила она, – и наказания виновных. Сейчас показ в кинотеатрах приостановлен до решения суда, но мы не сомневаемся, будет наказано по всей справедливой строгости!
– Как насчет, – спросил я осторожно, – протестов общественности?
Она переспросила:
– Со стороны интеллигенции?
Я сдвинул плечами:
– Ну, отечественную я в расчет не беру. Я вообще стараюсь игнорировать эту прослойку психически странных людей. Для русского интеллигента очень важно, чтобы его личное мнение ни в коем разе не совпадало с точкой зрения правительства, даже если то заявляет, что дважды два четыре, зато очень важно, чтоб полностью совпадало с мнением оппозиции, какую бы хрень та ни несла…
Она сказала мягко:
– Ты чересчур… Да, все идеи русской интеллигенции разрушительны, но что делать, это реакция на сотни лет авторитарной власти! Такой интеллигенция в России сформировалась, такой и осталась… даже в демократическом обществе. Сейчас она, понятно, переживает кризис…
– У нее всегда кризис, – сказал я враждебно. – За все века ни одной конструктивной идеи! Только критика и разрушение…
Она пожала плечами:
– Во всяком случае, эта прослойка себя дискредитировала, и ее в расчет не принимают уже нигде. Она давно уже не влияет на общество… Как в старое недоброе время. И неважно, как они вампирят, мы поступаем так, как надо, а не как им хочется…
Я помалкивал, наблюдая, как мимо скользят дома, столбы, проскакивают по встречной полосе автомобили, предвкушал, как после кафе затащу Энн к себе и постараюсь уговорить наконец зажить вместе.
Она осмотрелась в салоне, даже оглянулась на заднее сиденье, брови удивленно приподнялись.
– Что-то ищешь?
– Ты не автомобилист, – сказала она то ли обвиняюще, то ли просто с твердым убеждением.
– Заметно?
– Да, – сказала она, – у них у всех предусмотрены такие штучки…
Она не договорила, мы оба деликатничаем, и хотя в современном обществе уже давно все говорят открыто о любом интиме, так это называлось в старину, но мы вот как-то и почему-то, да. Автомобили при тюнинге снабжаются вагинами, многие владельцы предпочитают хотя бы раз поиметь существо, что разговаривает таким милым женским голоском. И вообще, так сказать, показать, кто хозяин и кто кого нагибает. Да и взаимный контакт, считается, после такого действа гораздо лучше, автомобиль и человек как бы ближе друг другу.
– Я старомоден, – признался я, – уже оформил предварительный заказ на «Омегу», но в остальном… как видишь.
Легкая улыбка проступила на ее губах.
– Но если вздумаешь установить, – сказала она, – то бери от фирмы «Альзанк». Самые лучшие отзывы.
– Учту, – пообещал я. – Хотя теперь это уже не грех и даже не изврат. Не знаю только, не слишком ли поспешили…
– Нет, – сказала она твердо. – Честному человеку скрывать нечего. Иначе Средневековье какое-то… Во времена моей бабушки извратом считалось заниматься этим при свете! Да-да, между мужчиной и женщиной. И ничего, кроме миссионерской позы, понял? Все остальное – разврат!
Я спросил, поддразнивая, уж очень она серьезная и с праведным гневом в глазах:
– Что, даже минет?
Она в испуге расширила глаза:
– Да ты что! Это суперразврат! О нем могли говорить только шепотом. Какое отношение минет имеет к процессу продолжения рода? То-то. И если на кого-то падало подозрение, что такая-то женщина могла это делать, ее тут же клеймили презрением и не допускали в приличное общество!
– Ого…
Она добавила победно:
– Скажи ты моему деду в его молодости, что узаконят однополые браки, ни за что бы не поверил! А прадедушка, я его еще застала, в гробу переворачивается, когда слушает новости из Ватикана… Но разве сейчас мир при таких отношениях не лучше, не комфортнее, не безопаснее? Ты сам видишь, что когда так много разрешено, то в обществе нет опасного напряжения…
Автомобиль заложил красивый вираж, нас слегка качнуло в сторону, справа и слева мощно взвились из низкорослой зелени сверкающие стеклом и сталью настолько фантастические здания, что я все еще не привыкну к их удивительной красоте. В прессе кричали о сверхновых технологиях, новейших графеновых материалах, но никакие технологии сами по себе не сотворят такое чудо, дизайнеры отличились тоже, как по мозгам бьет такая красота, что страшная сила.
– Грехи перестают быть грехами? – спросил я. – Сперва как бы не грехи, а грешки, а потом…
– А какие это грехи? – возразила она. – Ну кому будет хуже, если ты посовокупляешься со своей машиной?
Я подумал, сказал осторожно:
– Все преступления назывались грехом. Или грехами, как тебе удобнее. Это потом, когда появилось законотворчество, что скрупулезно разграничило, что можно, а что нельзя, оно это «нельзя» назвало преступлениями. И с тех пор утвердилось не совсем верное мнение, что грехи – это что-то религиозное, а следовательно, и необязательное для соблюдения…
Она прервала со смешком:
– Наоборот, грешить – это показывать себя крутым!
– Вот-вот, – согласился я, – как будто грешить – это только ходить к жене соседа, а вот самый первый на свете завет «Не убий!» – это преступление, хотя на самом деле то и другое грех.
– Однако же за первое лишь грозят пальчиком, – заметила она, – ну да еще жена может поворчать, а за второе бьют всерьез.
– Дык понятно, почему! – сказал я досадливо. – Если бить и за грехи, то перебить надо всех. Как однажды и сделал сгоряча Господь, не сдержался, молодой еще был… Теперь повзрослел, понимает, что хоть изживать надо то и другое, но по очереди, человек так быстро улучшаться не может. Сперва изжить преступления, потом – грехи… Да и то не сразу, а начать с самых тяжких, потом уже мелкие, что и не грехи даже, а так, шалости наши недостойные, сами понимаем, да удержаться бывает трудно…
Она посмотрела на меня с полным пониманием в ясных глазах:
– А ты не удерживайся.
В моей квартире она ориентируется не хуже, чем в своей, сразу же сбросила одежду и ушлепала в душ, а я принялся готовить ужин.
С открытого балкона выбежала изящная посудина с тонкими паучьими ножками, я поспешно уступил дорогу, а она вбежала на кухню, взобралась по гладкой стенке на стол и, убрав ножки, замерла.
Эволюция бытовых приборов разделилась на два основных потока: одни интегрировались в общий конгломерат «умного дома», улавливающего все желания и потребности хозяина, другая ветвь пошла по усовершенствованию отдельных предметов. Никого уже не удивляет кофемолка, что сама заказывает кофе по Интернету, принимает доставку, расплачивается, мелет в зависимости от вкуса хозяина тонко или крупно, варит кофе и подает сонному в постель. А если учитывать, например, характер Люцифера, то эта штука на
