Макгрегор поднялся и встал рядом с Кронбергом.
— Мы выходим на финишную прямую, — произнес он жестко. — Как уже сказано, сингулярность наступит даже раньше, чем пророчили наши специалисты. Тем более нужно поддерживать иллюзию, что все в будущем останется, как и сейчас, только богаче и лучше.
— А тем, кто все-таки поймет, что в сингулярность уйдем сами?
Макгрегор ответил еще жестче:
— У нас есть и своя армия пропагандистов, но еще больше на свете прекраснодушных идиотов, что сами тут же заплюют и затопчут этих чересчур прозорливых. Их сразу надо объявить фашистами, мизантропами, сволочами и патриотами…
Штейн спросил с неудовольствием:
— А патриотами… почему?
Макгрегор раздраженно отмахнулся.
— Да какая разница? Никто не обратит внимания. Слово уже ругательное, пользуйтесь смело. Побольше пафоса: мол, как вы могли такое сказать, что развитые интеллигентные люди…
— …это мы с вами? — уточнил Штейн.
— Это мы все здесь! — рыкнул Макгрегор, не принимая шутки. — Так вот, развитые интеллигентные люди не могут по определению быть такими человеконенавистниками! Мы свое отдадим, чтобы им можно бывать вволю на футбольных матчах и срать в подъездах… нет, про срать не говори, слишком, ну, а так вешайте лапши на уши простому человеку побольше, льстите ему, говорите о духовных ценностях… Да-да, только часть недоумков фанатеет от футбола, остальные тусуются на форумах куртуазной литературы, обсуждают стихи и вообще литературу, обгаживая все новинки точно так, как чуть раньше обгаживали стены подъездов. Для этих и формулировок не надо придумывать, а подхватывать их же и повторять погромче!
Только к утру я понимаю, что провкалывал день, как галерный раб. Потому что даже бабы не снятся, сплю без задних ног, а утром снова бросаюсь в работу, как изголодавшийся к шведскому столу.
Но сегодня, едва провалился в сон, меня понесло по дороге, странной и непонятной, а впереди вырисовывается Высокая Черная Стена, упершаяся вершиной в небо. Тревожно и одиноко, со стеной связано нечто ужасное, но я иду к ней… или она сама приближается, не пойму, сердце сжимается в жутком ощущении неизбежности, неотвратимости.
Стена ближе и ближе, я уже не перебираю ногами, остановился, но меня несет, несет к ней. Внезапно некий голос с небес, охватывающий собой Вселенную, говорит гулко, что это и есть сингулярность. Именно эта непроницаемая и непреодолимая стена — будущее, о котором никому не дано знать, даже богу…
Я застыл в ужасе, стена прямо передо мной, я ощутил, что сейчас произойдет нечто ужасное, меня расплющит, и в самом деле вжало в эту стену, я задержал дыхание, мое тело медленно исчезает, мясо сползло с костей, кости измельчились и растаяли, но я каким-то образом прошел через стену, и передо мной заблистал ослепительно радостный свет…
Сердце мое стучало, как у самого трусливого зайца, попавшего в руки охотника, я откинул одеяло и зажмурился от бьющего прямо в глаза солнца: вчера на ночь забыл прикрыть шторы.
Однако в теле холод пережитого страха и тягостное ощущение амебы, которую рассматривают под микроскопом, пронзило, как жестким излучением. А если вспомнить, что Вселенная, что родилась двенадцать миллиардов лет тому из одного комочка, размером с атом, а то и мельче, если вспомнить, что Вселенная растет, развивается, усложняется, в ней появляются новые тяжелые элементы, новые типы звезд, галактик, пространственных струн… что, если движение человечества к сингулярности — естественный процесс усложнения Вселенной и обретения ею разума?
Ведь, если честно, то разве у нас, человеков, разум? Это все инстинкты, только инстинкты. Все усложняющиеся, все более разветвленные, но то, что называем разумом, обслуживает лишь то, что требуют инстинкты. Инстинкты требуют жратвы в изобилии и совокупления при любой возможности, и вот наконец-то жратва у нас уже из ушей лезет, все это благодаря научно-техническому прогрессу и модифицированным семенам, а на пути к тотальному совокуплению всем и со всеми убраны последние преграды: совокупляйся и совокупляйся, запретов отныне нет, совокупляйся с противоположным полом, с таким же, совокупляйся с животными, предметами, мастурбируй, а восхочется чего-нить необычного — слетай на другую сторону планеты и посовокупляйся с неграми или дикобразами, которые в нашей северной полосе не водятся. Все это нам обеспечили усложненные инстинкты, которые мы гордо именуем разумом.
Но вот действительно мы в своем развитии подошли к… нет, это Вселенная, развиваясь и усложняясь, подошла к тому, что у нее начинает появляться разум. Только появляться. То есть так пугающая нас предстоящая сингулярность — только питекантропность Вселенной. Сингулярность человечества — первая искорка зарождающегося космического разума. Смешно было бы полагать, что у Вселенной разум мог быть, скажем, биологическим!.. Или пусть даже кремнийорганическим, что в тысячи тысяч раз мощнее и устойчивее нашего, но все равно мизерно слаб для Вселенной. А вот сингулярность — да, это прорыв, это обретение настоящего разума, пусть пока и слабенького…
Вернее, суперсингулярность. Одна Вселенная — один мозг.
Хотя, кто знает насчет мириад Вселенных…
Глава 12
Кабинет мой похож на компактный центр управления планетой Земля. На отдельных экранах цветные карты с зонами нестабильности в экономике, на других — этнические конфликты, на третьих — зоны неурожая, а есть четвертые, пятые и шестые, где вспыхивают свои красные огоньки и грозят разгореться в пламя, если не погасить немедленно.
Я все чаще чувствую себя не мыслителем, как тайно и горделиво позиционирую, а заурядным диспетчером, бросающим на тушение пожаров и конфликтов группы специалистов.
К концу дня на экране, что во всю стену, высветилось окошко, приглушив, но не отключив, все остальные. Кронберг смотрит все так же аристократично, но в его глазах я видел с тихой щенячьей радостью нечто иное. Уже не взгляд с недосягаемой высоты.
— Уже вечер, — произнес он, — заканчивайте работу, Юджин. Я понимаю вас, но теперь вы уже в высшей лиге! Если будете влезать по старой привычке в работу своих подшефных, рискуете проглядеть важные изменения в обществе.
В его негромком голосе я уловил предостережение. Холодок прокатился по спине, я ответил торопливо и с нужной дрожью в голосе:
— Это было бы недопустимо! С нашей-то мощью… Мы должны изменения не только видеть, но и предугадывать!
Он кисло улыбнулся.
— Жду вас.
Экран погас. Я некоторое время сидел с сильно бьющимся сердцем, перебирал свои грехи, старался предугадать, чем вызвано его приглашение в такой категорической форме.
Коридор выглядит залом, а дальше приемная, что кажется мне целиком перенесенной из фильма о далеком технологическом будущем. Я прошел по этому царству высоких цифровых и прочих чудес, удержал руку в момент, когда хотел робко постучать, и отворил дверь.
Кронберг заканчивает разговор, я вижу, как шевелятся губы, но слов не слышно, работает сверхчувствительная аппаратура, улавливая и преобразовывая колебания в гортани.
В этой области остался последний ожидаемый шажок, подумал я с трепетом. Сегодня еще надо шевелить губами, завтра будет достаточно четко думать, чтобы импульсы мозга преобразовывались в слова.
Пока он говорил, я рассматривал его украдкой. Когда он впервые позвонил мне, он уже был таким же
