Олег вернулся спокойный, отряхнул ладони:
– Ну, а теперь…
– Значит, – прошипела она, как рассерженная змея, – ногти только для царапанья?
Он хмыкнул:
– Когда я такую дурь говорил?.. Нет, конечно. Ногти в основном для чесания. Правда, это у нас, мужчин. У прочих – не знаю, не задумывался… Есть хочешь?
Она приготовилась завопить, но ощутила, что в самом деле сильно и уже давно хочет есть, спросила помимо воли:
– А разве у нас что-то есть?
Глава 10
У него, конечно, оказалось и мясо, и сыр, и хлеб, все аккуратно завернутое в чистое полотно, хлеб свежий и мягкий, сыр пряный, мясо будто только что со сковородки, а в отдельном узелке мелкая белая соль, совсем не похожая на обычно серую и крупнозернистую.
Она думала, что после пережитого неделю в рот ничего не возьмет, однако еда выглядит так аппетитно, а этот грубый человек уже принялся жрать, именно жрать, да с таким аппетитом, что она не выдержала и, сдерживая себя, замедленными движениями взяла ломтик сыра и положила на скибку хлеба.
В ноздри ударил дразнящий запах, она так же медленно откусила, все еще пытаясь соблюдать манеры, но решила, что дикарь все равно не оценит, глупо перед ним стараться, и дальше вела себя достаточно искренне.
– Волки не набросятся? – спросила она с набитым ртом.
Он спросил с удивлением:
– С какой стати?
Она сказала саркастически:
– Да-да, с какой! Они и на живых охотятся, а тут вблизи пять трупов! А запах свежей крови слышно далеко…
– Ешь, – сказал он мирно. – Я их сбросил в глубокую щель тут поблизости. Пусть достают оттуда, если решатся.
Она сказала озадаченно:
– Я не заметила никакой щели…
– Это с той стороны, – объяснил он.
– Сколько же у этих деревьев сторон, – пробормотала она. – Слушай, ты такой предусмотрительный. У тебя даже соль… Часто странствуешь?
– Почти всю жизнь, – сообщил он.
Она помолчала, такая глупость не укладывается в голове, но у мужчин дури много, кивнула на его амулеты:
– Зачем?
Олег посмотрел с вопросом в глазах.
– Обычно их прячут, – пояснила она. – Либо дома в потайных местах, а если в дороге – под одеждой.
Олег пожал плечами:
– Не люблю ссор. Когда видят, что у меня их вон сколько, сразу смирнеют.
– Наверное, – сказала она задумчиво, – это тоже хорошо. Хотя и непонятно.
– Что непонятно?
– Почему избегаешь драк, – пояснила она. – Мужчины с такими кулаками обожают подраться.
– Драки ничего не дают, – сообщил он.
– А тебе надо, чтоб давали?
– Да.
Она фыркнула.
– Посмотрите на него. Какой мирный!.. Хотя да, камешки у тебя очень непростые. Я половины даже и не знаю. Если бы вот те не были на почетном месте, я бы решила, что в самом деле простая галька.
– Лучше всех поет, – заметил он, – самая простая и невзрачная птичка. Соловей, если о такой слыхала.
Она сказала задиристо:
– Это я слыхала! Удивительно, что и ты слыхал. Тебе же медведь на ухо наступил.
– Зато ничего больше не оттоптал, – сообщил он скромно.
Она сказала радостно:
– Но-но, не намекивай!.. Я девушка гордая. И твои зеленые глаза на меня не действуют. Не вздумай лезть ко мне ночью.
– Хорошо, – согласился он оскорбительно легко. – Не вздумаю. И ты тоже.
– Что-о?
– Не лезь ко мне, – объяснил он. – У меня обет целомудрия.
Она охнула в великом возмущении:
– Я лезть к тебе?.. Да что ты о себе возомнил? Я вообще рыжих не выношу!
Она легла поближе к костру, хотя не зябко, но страшно, вдруг из темноты протянется хищная лапа и цапнет ее за ногу, потому она старательно подгибала их, подтягивала к подбородку и скручивалась так, что только спина горбиком со всех сторон, а она внутри, как свернувшийся клубочком еж.
Олег, к ее разочарованию, лег по другую сторону костра, хотя ничто не мешало лечь рядом, а там мог бы словно невзначай, якобы во сне, закинуть на нее руку, и тогда бы она могла с возмущением ее сбросить, как отвратительную змею, и покричать о мужском скотстве, о грубости, о дикости…
Правда, потом и она, уже в глубоком сне, во сне можно, могла бы прижаться к нему, сильному и надежному, этого у него не отнимешь, несмотря на все его недостатки, и даже если бы обнял ее за плечо, сделала бы вид, что крепко спит и не чувствует, зато так намного защищеннее и уютнее, чем сейчас, когда от костра слишком жарко, можно вообще загореться, а со спины не только холодно, но и страшно.
И все-таки даже на расстоянии она чувствовала исходящую от него уверенность и защиту, повозилась, заворачиваясь в одеяло, как гусеница в кокон, а уснула быстро и неожиданно.
Проснулась, чувствуя себе свеженькой, отдохнувшей и даже не голодной. Что-то есть в присутствии большого сильного мужчины, когда если умом и страшишься, но верный женский инстинкт говорит, что на такого можно положиться, все сделает и обо всем позаботится.
Даже конь спокойно дремлет, как только его не увели эти разбойники. У них же расчет был и на то, что от волчьего запаха кони в ужасе безумеют и разбегаются, обрывая любую привязь.
От костра идет надежное сухое тепло. Толстый слой серого пепла, легчайшего и просто невесомого, покрывает крупные комья углей, и когда легкий утренний ветерок сдул с боковых серое покрывало, обнажились с кулак размером пурпурные раскаленные комья.
Послышались шаги, волхв вышел из-за дуба, такой же широкий в плечах, невозмутимый и вообще чем- то похожий, хотя, конечно, назвать его дубом – обидится. Так что надо попробовать.
– Доброе утро, – сказал он.
– Утро доброе, – ответила она. – Ты что, на охоту ходил?
– Не люблю зверей бить, – ответил он. – Да и зачем?
– Как зачем? – переспросила она. – А ваши звериные мужские инстинкты тешить?.. Заодно и на жаркое добыть…
– По ночам сплю, – сообщил он. – А еды у нас хватит.
Она кивнула:
– Да, после вчерашнего застолья как раз осталось на скромный завтрак…
Он молча вытащил из мешка и развернул сверток с едой. Она широко распахнула глаза: вчера казалось, что опустошили припасы больше чем наполовину, но сегодня все цело.
– У тебя что, – спросила она с тайной надеждой, – волшебная сума?
Он коротко усмехнулся:
– Это из второго мешка. Будь повнимательнее, ты бы заметила, что у меня их два.
Она промолчала. Вообще-то видела оба, равномерно с двух сторон позади седла, но полагала, что там
