Гарпан согласно качает круглой головой:
— Знаю, знаю, товарищи. Шибко плохо получилось. Встретить вас надо было — оленей не с кем оставить. Ой, куда худо!
— Откуда вы знаете? — искренне удивляется Степан Степаныч. — Сорока на хвосте принесла?
— Зачем сорока? Земля говорит, — улыбается Гарпан. — Приложи к ней ухо, послушай — всё скажет.
Гарпан и говорит и дело делает: вытаскивает из сумы оленью дошку, сухонькую, резиновый плащ, сапоги рыбацкие. Всё отдаёт Вадимке:
— Одевайся, Вадимка. Сейчас домой поедем, греться будем.
— Дедушка, а вы знали, что я здесь? — наивно спрашивает сын.
— Как не знал?! Всё время знал, кому оленя привёл, кому одёжу взял.
— А как, дедушка?
— Один человек сказал. Потом узнаешь.
Он вспоминает про трубку, суёт её в щербатый рот.
— Ой-ёй! Табак забыл. Курит кто, нет ли?
Степан Степаныч угощает его папиросой. Прикрывшись Гарпановым плащом, они делают по нескольку затяжек.
— Пошто блудили-то? — Гарпан смотрит на меня. То ли осуждает за Вадимку, то ли поощряет. — Стоянку нашу прошли. Надо было перед этой еланью право повернуть. Ладно, мы новое место кочевали. Вчера кочевали.
— Так вышло, Гарпан.
— Дедушка, вы щенка не видели? — Вадимка решает выяснить всё сразу.
— Щенка не видал, тебя увидал. Садись на этого олешка, совсем смирный. Шибко поедем. А вы по нашему следу. Ладно так-то?
— Ладно, ладно! — Мы готовы бежать за ним.
Но Вадимке такой план не нравится.
— Дедушка, я на оленях не умею, я лучше на лошади…
— Ты, Вадимка, што за человек? — притворно сердится Гарпан. — То не умею, это не умею. Зачем тайгу ходил? Сядешь, за седло держаться будешь. Олень сам побежит. Сюда как ехал?
— На самолёте.
— Знаешь нашу песню: «Самолёт — хорошо, а олень лучше»?
— Знаю, по радио слыхал.
Я усаживаю Вадимку в седло.
— Смотри не упади.
— Упадёт — земля близко. — Гарпан молодцевато вскакивает на оленя: — Но-но, поехали!
Иван Гурьяныч с моей помощью взбирается на «трон». У нас ещё остаётся Милка.
— Садись, Федя, — предлагает мне Степан Степаныч.
— Садись ты, Стёпа.
Никому из нас не хочется нарушать договора — всю дорогу пройти пешком.
Милку решаем вести в поводу. Её это вполне устраивает.
Тронулись!
В палатке Гарпана жарко, Вадимка лежит на оленьей шкуре в одних трусах. Дедушка натирает его медвежьим салом, норовит повернуть пятками к самой жаре.
— Ты, Вадимка, делай, как я говорю. Все болезни в пятках сидят. Знаешь — нет? Когда старый будешь, всё узнаешь.
Вадимка потеет, вертится, крякает от нестерпимого жара.
— Дедушка, я ж не больной!
— Откуда знаешь? Болезнь, она не сразу кричит, сперва силу набирает. Завернёшься в шкуру, согреешься, мёду поешь, чаю с вареньем попьёшь, оленьего молока самую большую кружку. Завтра как новый месяц будешь.
Степан Степаныч сидит у входа в рубашке, в спортивных брюках, с интересом наблюдает за хлопотливым эвенком.
Может, не крутился бы так Вадимка, если б не Асаткан, дедушкина гостья. Она смотрит на Вадимку чёрными глазками, надувает и без того круглые щёки и хихикает втихомолку, прикрываясь рукавом. Непонятно ей: зачем лечить здорового человека?
— Ты чево знаешь? — прикрикивает Гарпан. — Совсем ничево. Как это: от горшка два пальца? Так, нет ли?
— Два вершка, — охает Вадимка. — Дедушка, хватит!
— Но, тогда ладно, — соглашается дед. — За стол садись, все садитесь. Оленье мясо есть будем, чай пить, немножко отдыхать. Асаткан, чево стоишь, угощай гостей!
В палатке у Гарпана уютно, пол застлан оленьими шкурами, одеяла аккуратно свёрнуты, подушки сложены одна на одну. Сбоку у входа — резной шкафчик, столик небольшой. На столике — батарейный приёмник, на шкафчике туески расставлены, самодельный коврик лежит, кумаланом называется. Рукодельник, видать, старик, с воображением.
Асаткан маленькая, а проворная. Не успел Вадимка глазом моргнуть — кусок оленины перед ним, кружка молока, мёд, чай с вареньем. Всё, как дедушка сказал. И нам каждому по тарелке мяса поставила.
— Ешьте, пожалуйста, очень просим.
— Ишь ты, «очень просим»! — Гурьяныч вытаскивает кусок побольше. — Да мы без приглашенья, милая, все уплетём и ещё потребуем.
За палаткой вспугивают тишину звонкие колокольчики. Эго пасутся олени. Обычно они разбредаются по еланям, по воде, по кочкам, где трава гуще, вкуснее. А эти к палатке жмутся, крутятся на пятачке.
— Беда у нас. — Гарпан усердно сопит охрипшей трубкой. — Волки, парень, прибежали. Много лет совсем не было. Вчера трёх оленей задрали да оленёнка. Помогать надо, а то всех зарежут.
— Как помогать? — Степан Степаныч увлечённо сосёт косточку. Оленина пришлась ему по вкусу.
— Оленей караулить надо, костры жечь, из ружей стрелять. Завтра наши приедут, легче станет. Пять человек, пять костров. Ладно будет?
Гарпанова просьба никого из нас не радует: ещё одна бессонная ночь где-нибудь между кочками в воде, на холоде. А нам так хочется спать, так хочется — трёх суток не хватит. С другой стороны, о чём рассуждать, если действительно надо, если колхозное добро гибнет.
— Караулить, караулить… — ворчит под нос Гурьяныч. — Какие мы караульщики не спамши? Хоть самих за ноги хватай.
Чуткий Гарпан слышит Гурьяныча, ещё пуще хрипит самодельной трубочкой.
— Ты какой человек есть? — сердится старик. — Будто в наших краях не жил. Знаю тебя, давно знаю. Ты как не понимаешь: волку не один олень — всё стадо на зубы давай!
Мы привыкли к возражениям Ивана Гурьяныча: такой уж поперечный характер у человека.
— Поможем, Гарпан, обязательно. — Степан Степаныч вопросительно смотрит на меня. — Только пяти костров, я думаю, не выйдет: устали мы, заснём, никакого проку не будет. А если по двое дежурить — друг дружку в бока станем толкать. Как ты, Федя?
— Я не против. Не знаю, как Вадимка.
Это я нарочно, чтоб он почувствовал себя взрослым.
— Вот ещё! — храбрится сын. — Один у костра подежурю.
— Ой, хвастунишка! — прыскает Асаткан. — Кто тебя врать учил?
— А вот и подежурю! — сердится Вадимка.
— Конешно, подежурит. — Гарпан дёргает девочку за косичку. — Не лезь, когда мужчины говорят. Твоё дело што? Куклы да лепёшки!
Асаткан нисколько не сердится на дедушку.
А старик затевает что-то новое: на месте не сидит, на Вадимку хитро смотрит.
