- Да нормально. А-а...
- Это ж сколько мы не виделись-то?
- Не знаю.
От Будяева не укрылись некоторая холодность и растерянность бывшей жены. 'Зря я подошел, - подосадовал на себя Будяев. - Совсем же чужие люди'. Но отступать было поздно, приходилось вымучивать из себя ненужные фразы.
- Где ты сейчас?
Рая недоуменно дернула плечами:
- Там же, культурой занимаюсь. А-а...
- Куда едешь?
- Домой, мужа кормить. Полукопченой вот купила, сыру.
Ах вон оно что! Будяев посмотрел на две огромные хозяйственные сумки с торчащей петрушкой, которые женщина держала в руках. А собственно, что он хотел? Нормальная жизнь. И было бы странно, если бы Раиса с той поры осталась свободной. Видная женщина, любой ухватится. Но почему-то стало неприятно на душе. Так муторно и противно, что неожиданно для себя самого Будяев вдруг произнес:
- А ведь я любил тебя, Райка, - и застыдился этой глупой и ненужной фразы.
- Разве? - чуть удивленно и виновато спросила Раиса, - Но ведь я давно замужем...
- Желаю счастья, - кисло сказал Будяев, представив, что все вздохи, стоны и поцелуи жаркой Раисы достаются теперь кому-то другому.
- Спасибо... А-а... а где мы с вами... с тобой... извини, ради бога, я совсем тут замоталась... но где мы встречались?
Лицо Будяева удивленно вытянулось. Какое-то время он стоял, глупо глядя на собеседницу, наконец что-то мелькнуло в его глазах:
- Простите, а как твоя... ваша фамилия по мужу?
- Горбачева.
Будяев похолодел.
- Раиса Максимовна?
- Да, - засмеялась жена экс-президента. - Обознались? Бывает. А я не пойму, думаю, может, одноклассник мой.
- Извините, ради бога, љ- стушевался Будяев и, чтобы как-то загладить, спросил:
- Как здоровье Михаила Сергеевича?
- Спасибо, ничего, - улыбнулась Раиса Максимовна.
- Вы еще раз извините, уж очень вы на мою бывшую жену похожи, - сказал Будяев. - Это... мне пора выходить. До свидания. Желаю счастья. Передайте привет Михаилу Сергеевичу!
- Спасибо, обязательно передам... А от кого привет?
- От меня. То есть... Будяев моя фамилия. Скажите - от пассажира Будяева. Скажите, Будяев его помнит...
Выскочив на перрон, Будяев вытер холодный пот со лба, дождался следующего поезда, пролез в вагон и встал у поручня, но посмотрев направо вдруг резко отвернулся: вслед за ним, яростно работая острыми локтями, протискивалась Маргарет Тетчер.
Средняя осень
Сегодня была зарплата. Хмурая, отечная кассирша, закутанная во что-то невообразимое, сурово глянула на Козлова сквозь треснувшее стеклышко очков, сверилась по спискам и синюшными руками нарезала Козлову зарплату, привычно орудуя ножницами.
- Вчера сообщили новый курс. Напечатать еще не успели. Дорисуйте сами на синих купонах по два нуля. У меня грифель украли.
Козлов сходил в другой отдел, к знакомой секретарше, и отчаянно юля и подлизываясь выклянчил на пару минут заветный грифель. Дописали нули, прекрасно понимая ненужность своих стараний: в распределителях уже который месяц были только пустые полки, и, видимо, все купоны, как и прошлая зарплата, пойдут на растопку.
За курсом Козлов не следил, радио работало только один час в день, слушать сводки он не успевал, а ходить на площадь и читать рукописный стенд с последними новостями было лень.
Дома Козлов чмокнул впалую щеку жены и на ее тревожный немой вопрос ответил не глядя в глаза супруге:
- Сегодня в ночь идем.
- С кем?
- С одним едоком с работы.
Жена вздохнула и отвернулась. Добывать еду с казенных полей было незаконной очень опасно, но в доме уже второй день не было еды.
Стояла средняя и не очень дождливая осень, поэтому оставалась надежда, что еда в полях еще не вся сгнила.
- А как с этим? - Козлов показал на старое оцинкованное ведро.
- Взяла двухдневную норму. С питьем, слава богу, пока перебои редко. Правда, в последнее время какое-то мутное дают. Козлов махнул рукой:
- Лишь бы было.
Он рассказал, как сегодня на работе из окон отдела заведования наблюдал объявленную ранее мирную демонстрацию. Вопреки козловым ожиданиям, демонстрация действительно была мирной: Козлов не заметил у дерущихся огнестрельного оружия - ни автоматов, ни даже пистолетов. Дрались без стрельбы, но остервенело. 'Социалисты', шедшие под лозунгом 'Социализм или смерть!' столкнулись с 'капиталистами'. 'Социалисты' требовали полного равенства. 'Капиталисты' выступали под лозунгом 'Еда или смерть!'
Жена рассказала, как ей сегодня повезло. Когда она вышла поискать чего-нибудь горючего для буржуйки на зиму (мебель и книги сожгли еще в прошлом году), обнаружила на подъезде и тут же сорвала для растопки очередную листовку 'Памяти' с перечислением всех жильцов дома и их вины:
'Козлов - еврей (черный список № 2),
Клюев - главный еврей (ч.с. № 1),
Плюев - опасный еврей (ч.с. № 0),
Блюев - старший еврей (ч.с. № 00),
Сидорчук - самый еврей (ч.с. № 000),
Иванов - еврей-еврей (ч.с. № А)'.
'А я расту. В прошлый раз был 'пособник евреев - подьеврейник'. - Козлов устало усмехнулся. - Где только бумагу и грифель достают?'
В этот момент Козлова дернул за руку кривоногий рахитичный сын с голубыми кругами под глазами.
- Па!
- Чего? - Козлов глянул на впалые щеки сына, подумал: 'Весь в мать'. - Ну чего тебе?
- Па, а что такое велосипед?
- Хм, велосипед, - взор Козлова затуманился воспоминаниями, велосипед он видел. - Это, сынок, двухколесная машина, чтоб ездить. Очень дорогая, поэтому на ней ездит только правительство. А было время, когда на велосипеде мог ездить едва ли не каждый. Говорят, даже дети.
Глаза сына недоверчиво вспыхнули.
- Не веришь? - Козлов разгорячился. - Раньше много чего было. Раньше, например, богачи могли себе позволить питьем мыть руки и даже купаться в питье! И ели тогда, между прочим, три раза в день.
Сын недоверчиво засмеялся: 'Шутишь!', и убежал, кривоногий, в комнату. Козлов посмотрел на
