без причины полагала, и правильно делала, что обстоятельства – это дьявольские личины в современной упаковке, свиные хари, которые хохочут вам в спину из-за угла, норовя над вами произдеваться и столкнуть вас в пропасть повседневности, в которой, толкаясь у корыта, вы забудете и про свою душу, и про стихи, которые вам настойчиво вдалбливали в школе желавшие вам добра учителя, и про свою первую любовь, которая скорее напоминала корь с высокой температурой, чем то, что у людей ассоциируется с этим словом. Маня боролась с обстоятельствами, как могла. Она разоблачала их в длинных беседах с пациентами, благо обе стороны никуда не спешили – больные не спешили возвратиться в палату, а Маню никто не ждал дома, кроме мамочки, которую интересовало только одно – когда она наконец выйдет замуж. Как будто брак является панацеей от всех бед. У Мани, например, от одной только мысли о том, что ей, быть может, придется выйти замуж, по всему телу распространялись аллергические, розовые, как лишай, пятна. Понятное дело, даже те немногие претенденты на ее руку, которые периодически появлялись, как правило, довольно скоро растворялись в окружающей Маню среде и больше никогда не показывались. Был, правда, один, настырный, рекомендованный мамочкой, который уверял, что влюблен без памяти, но Маня через знакомых в милиции выяснила, что у него судимость за многоженство и аферизм и что, вероятно, его интересует ее просторная квартира в центре Киева, а не тщательно скрываемые прелести.
Но не будем отвлекаться от предмета нашего повествования, потому что Маня уже подошла к Горенке и заковыляла – с непривычки ей трудно было ходить босиком – по ее песчаным, как Сахара, улицам. Дома, как положено, было тщательно заперты, потому что большинство сельчан ни свет, ни заря утащились на рынки, а те, кто остались дома, заперлись на все запоры и старательно спали, наверстывая упущенное. Никаких крыс на улице не было и в помине, и Маня даже пожалела, что погубила выходной и поверила параноику, отягощенному множеством странных, неизвестных науке синдромов. Из одного, довольно внушительного дома, вдруг повалил дым и запахло домашним хлебом. Бесцельно ходить по улицам Мане было ни к чему, и она постучалась в тот дом, надеясь на то, что приветливые крестьяне радостно примут городскую гостью, накормят, усадят в красном углу под иконами и доверчиво расскажут про все то, что творится в селе, и самое главное про крыс-оборотней, которые заполонили село и не дают прохода молодицам и при этом пожирают все, что мало-мальски напоминает съестное. Никто, однако, не бросился радостно открывать дверь, чтобы поскорее впустить гостью, и Маня даже было засомневалась в том, не перевелись ли в этой местности традиции гостеприимства, как вдруг услышала настороженный женский голос.
Мане не было известно, что она напрашивается в гости к красавице Гапке, которая как раз заседала за столом вместе со Светулей и готовилась насладиться кофе неизвестного, может быть, даже внеземного происхождения, потому что этикетка на нем изображала даму в шлеме космонавта, которая так радостно улыбалась, словно только что, по выражению Гапки, снесла яйцо, и свежеиспеченным хлебом с домашним маслом, которое Гапке, втайне от Параськи, преподнес Хорек, который вовсе не был меценатом, а просто все еще на что-то надеялся. И в этот момент назойливый стук в дверь прозвучал как отвратительный диссонанс уютному запаху кофе и хлеба и напомнил, что там, за дверью, обитают двуногие, мало предсказуемые существа – мужчины, которые могут в любое время нарушить мир и тишину и начать что-то клянчить или требовать, одним словом, вносить беспокойство в размеренную жизнь будущих монахинь, которые после дурно проведенной ночи – сосед непрерывно возился под полом и мешал спать – рассупонились, то есть сняли с себя злополучные пояса, которые под утро превращались в орудия пытки, и уселись за стол с твердым намерением тихо и мирно позавтракать. Некоторое время Гапка на стук не реагировала, ожидая, что вот-вот раздастся рык Головы, который опять что-то забыл в доме, который грабил в течение тридцати лет, или разглагольствования Хорька, который пришел помочь по хозяйству, чтобы забесплатно полюбоваться ее красотой и наговорить ей кучу тошнотворных комплиментов, которые он лучше бы изливал на Параську. Но за дверью молчали, и молчание это стало тяготить Гапку, и она со свойственными ей строгостью и благоразумием закричала в сторону двери:
– Кого это там принесло?
К ее удивлению, из-за двери раздался нежный девичий голосок, никак не напоминающий бас Головы или блудливые хорьковские рулады.
– Это я, Маня.
И Гапка была вынуждена открыть, и босоногая врачица с туфлями в руке прошествовала через комнату и уселась за стол. Делать было нечего, и гостье налили в чашку кипятка, пододвинули баночку с улыбающейся дамочкой, чтобы она положила себе кофе, и отрезали краюху домашнего, ароматного хлеба. Когда ритуал гостеприимства был соблюден, Светуля, а со сна она мало напоминала модель, потому что была одета в затасканный свитер, а нерасчесанное богатство белейших волос было запрятано под уродливый, экспроприированный у Гапки платок, осведомилась у загадочной пришелицы:
– И для чего же вы к нам пожаловали?
Разумеется, Мане трудно было ответить что-либо вразумительное. В конце концов, ее могут принять за сумасшедшую и запроторить в ту же лечебницу, в которой она работала. Только уже как пациентку. И поэтому она осторожно так осведомилась:
– Слухи до нас дошли, что в селе вашем развелись какие-то необычные грызуны, которые якобы даже чем-то напоминают людей.
Сказав это, Маня замолчала, потому что боялась сказать что-то лишнее, что могло бы испугать ее собеседниц. Но не на тех она напала. Испугать этих двух после всего, что с ними произошло, было нелегко.
Гапка на всякий случай поинтересовалась:
– И кто вам эту новость рассказал?
Но Маня не могла сослаться на пациента, потому что свято соблюдала клятву Гиппократа.
– Люди болтают, – ответила она. – Вот я и приехала, чтобы проверить.
Гапка несколько минут сосредоточенно пила кофе, соображая, выгодно ей или нет рассказывать про соседей. Ничего так и не решив, она кинула пытливый взгляд на Светулю. Но и та сидела, словно воды набрала в рот. Оно, впрочем, и понятно – чужаков в Горенке не любят, потому как от них, кроме дачников, один вред.
– А может быть, ты у меня комнату на лето снимешь? – как бы невзначай поинтересовалась Гапка. – Поживешь, обвыкнешь, а если повезет, найдешь себе грызуна…
Светуля прикрыла рот носовым платком, чтобы не расхохотаться. Человек ушлый сразу бы заподозрил Гапку в коварстве, но Маня, хотя и лечила души других, отличалась чудовищной наивностью и сразу же ухватилась за предложение Гапки, как утопающий хватается за соломинку.
– Конечно, сниму, если недорого, – сказала она, – отчего же не снять? Место здесь замечательное, спокойное, дышится легко, и после работы я буду здесь отдыхать, а не выслушивать нотации мамочки о том, что мне давно пора замуж.
