12.
Если бы Колька был артистом, то, несомненно, его основным амплуа были бы роли белогвардейцев. Причем не каких-то там благородных, кичащихся своей офицерской честью, а самых что ни на есть подлых и жестоких, направо и налево расстреливающих красных комиссаров. Сегодня из него получился бы неплохой раненый поручик.
– Чешется, падла, – сказал он, увидев меня в дверном проеме.
Дальтоник сидел за кухонным столом и пытался засунуть ложку под гипсовую повязку. На плите что-то жарилось.
Немудрено.
– Давай снимем. Уже все сроки прошли, – предложил я.
– А как? Наверное, надо ехать в больницу.
– Зачем нам больница? У меня есть большие ножницы, разрежем – делов-то.
– Не, – побоялся он.
Пока я умывался, Колька набуровил мне целую тарелку жареного мяса с картошкой, но есть не хотелось.
– Что-то не звонят, – я вяло ковырялся вилкой, выискивая поджаренные кусочки. Таковых не имелось. Колька мастерски готовил без подгоревших мест, считая поджарку страшным канцерогеном.
– Еще только половина девятого утра, – попытался успокоить меня мой напарник.
– Думаешь, спят?
– А че? Тоже, небось, люди.
– Вряд ли.
После завтрака я попытался смотреть телевизор, потом тупо глядел в окно, потом сел и зачем-то открыл книгу. Бесполезно, перед глазами был белый лист с черными точками. Никакой информации.
Минут десять я ходил по квартире, потом позвонил Спарыкину. Полковник сказал, что мой телефон поставить на прослушку удалось, причем оба, пожелал, чтобы я не психовал, заверил, что все под контролем и, сославшись на занятость, отключился.
Я взял обе трубки, пошел в кабинет и стал опять смотреть на рисунки. Машина въезжает в железные ворота, часы на здании, будка сторожа, сугробы. Где это? Что-то знакомое. Я никак не мог вспомнить.
Потом я позвонил с домашнего на сотовый, потом – наоборот. Все жужжало и работало.
Я набрал Федю. Он был недоступен.
Полупан тоже находился вне зоны действия сети.
Раздражение нарастало. Всем на меня насрать. Небось, уже празднуют.
От нечего делать решил попробовать нарядить елку. Не получилось. Руки совсем не слушались. Расколотив два стеклянных шара, пошел в спальню и лег на кровать. Минуты через две, вскочил как ужаленный и кинулся в зал за телефонными трубками, зажав их в руках, вернулся. По потолку плыли тени.
Чебоксаров все еще гремел на кухне посудой. Я пошел к нему.
– Почему они не звонят? – спросил я.
– Я не знаю. Может, у них тактика такая? Они ждут, когда клиент созреет.
– Чего же им надо?
– Я не знаю. Постоянно об этом думаю, – он что-то жевал.
Теперь я поплелся в кабинет. Перевернул листы рисунками вниз и стал вчитываться в ахинею, написанную Наконечным. Потом опять обратился к пейзажу. Я безуспешно силился что-то понять.
Дальтонику кто-то позвонил. Он поздоровался и стал говорить в трубку:
– Да. Да. Да, – потом заглох, слушал, потом опять:
– Да. Да. Да.
Дальше он долго молчал. И снова обрывки:
– Тонкие тетради берем в Архангельске, а толстые в «Эксмо». Лучшее соотношение цена качество. Тем более, что уже сто лет сотрудничаем и имеем скидки. После каникул ожидается ажиотажный спрос.
Он закончил. Вот те на! Неужели в последний день старого года еще кому-то есть дело до работы?
Через какое-то время Кольке позвонили снова. На этот раз он ничего не бормотал, просто слушал и что-то переспрашивал. Несколько раз он спустил с цепи эмоции и выкрикнул: «Блин»!
Около года назад Дальтоник почерпнул в одном из журналов информацию о том, что мысли и слова – материальны и влияют на здоровье человека. Причем грубость и сквернословие его ухудшают. С тех пор он дал себе слово не материться. И я, надо отметить, ни разу не слышал, чтобы он его нарушил. Вот и теперь он бубнил детское слово «блин», а в конце произнес кому-то:
– Идиоты.
Это тоже слово грубое, и он употреблял его только в самых крайних случаях.
Наверное, сегодня случай был крайнее некуда, потому что Колька пока шел ко мне, постоянно повторял:
– Идиоты, идиоты.
– Они все испортили, – сказал он, остановившись в дверях. – Идиоты.
– Кто?
– Менты: Спарыкин, Полупан и Федя.
С меня бурлящей рекой полился пот.
– Что случилось?
– Звонил Спарыкин. Тебя эти деятели боятся набирать. Они там провели обыски и задержания. Естественно, никого не нашли.
– Какие обыски?
– Ночью больной на голову Федя сообщил всем, что он расшифровал записи Виталика. Менты подняли базу данных, разбудили участкового, взяли санкцию прокурора и со взводом спецназа поставили на уши всю пятиэтажку. Оперативно сработали.
– Какую пятиэтажку?
– В которой жила Лена. Федя доказал, что у некоего соседа Лены и нашего офисного компьютера были одинаковые винты. Виталик или перепутал их, или специально поменял. Скорее всего, информация, которая была на них, теперь утеряна, но преступники об этом не знают. Понимаешь, вроде все сходится. Он ремонтирует этому мифическому соседу комп. Тот приносит его домой, а нужной информации нет. Он возвращается, и сворачивает Наконечному голову. Потом пытает Лену и выясняет, что его железо пропало где-то у нас.
– Ахинея какая-то.
– Все очень логично.
– А зачем они делали обыски?
– Они вычислили каких-то там подозрительных личностей в количестве двух человек и решили, что дело в шляпе. Взяли их тепленькими, переворошили хаты. Теперь выяснилось, что те бедолаги совсем ни при чем, а если и при чем, то молчат, как партизаны, а дочери твоей нигде нет. Короче, натворили делов.
– Я же им сказал, чтобы они ничего не предпринимали!
– Ну, вот.
Чебоксаров выглядел очень расстроенным. Я схватился руками за голову.
– Похитители меня предупреждали: никаких ментов! Теперь понятно, почему они не звонят. Боже! Что же там с моей девочкой?
– Подожди, не отчаивайся, – Дальтоник почесал гипс. – Если эти дураки не могут думать, давай думать сами.
– Я всю ночь думал.
– Я тоже. Понимаешь, там не сказано, какой сосед.
– Естественно, если бы там было сказано, то мы бы его уже достали.
– Понимаешь, сосед может быть не обязательно по жилью, а, например, по парте, по саду или по
