— Как именно?
— Отравление средней тяжести. Очень для нас непонятное.
Катушев знал, кто такие — весь бомонд нефтегазовый.
— А что именно непонятно?
— Рвота нефтью у одних, у других метан через анальные отверстия прёт. Персонал не может работать, ждем, когда МЧС доставит противогазы.
Нянька прошла с полным ведром черной маслянистой жидкости.
— Вот пожалуйста, — показал рукой врач. — Где они насосались?
Репортаж на этом закончился.
Диктор — аккуратная, эстетичная — поглядела с экрана, захотела что-то начать, но задумалась.
И внезапно искривясь в кресле, растопырила пальцы:
— А вот такие сегодня новости.
Ее вдруг выпрямило и дернуло снизу от живота, длинный плевок полетел в сторону.
— У ё-о…
Катушев, как ни странно, испытывал облегчение — похоже, все закончилось, похоже весьма на финал.
Хотя в некоторых кругах началась, а теперь и усилится, паника.
Ришельевич с Полуниным уже думают о своих головах, и чеченские трупы удалось обнаружить лишь в середине этого дня — Березовский сообщил о них «Энергетику», разумеется, уже только добравшись до Лондона. Специалисты на прослушивании быстро разобрались — «что» и «о чем».
Депутата-коммуниста милиция нашла под утро на какой-то сельской дороге и, внимательно выслушав, бережно отвезла в сумасшедший дом.
Депутат уже рассказал свою историю нянькам, а теперь рассказывал двум врачам.
— Я к нему, как к отцу родному, я ж за памятник его душу клал. Он мне сразу про памятник: «Черт с ним. Ты про партию говори, про страну». Разве можно неправду сказать этому человеку? — он посмотрел на врачей, те категорически мотнули головами, что, конечно, нельзя. — Вот, значит, я с партийной прямотой изложил про Советский Союз и что новоявленная буржуазия все, значит, отобралa, — пациент сглотнул, на секунду окунувшись в переживанья. — Слышу, он по-польски сначала, потом русским матом, — и опять понадобилось несколько секунд пережить. — Достает маузер — две сюда, — пациент указал пальцем слева в две точки, — и одну сюда, — рука сдвинулась вправо.
Он еще раз хотел удостоверить места попаданий, но один из врачей мягко отвел его руку.
— Мы поняли, а что дальше было?
— Дальше, как я уже помер, чувствую, он по трупу ногами лупит, мало ему, — рука снова поехала к грудной клетке. — Две сюда, и одну вот сюда.
Вот вам и всё
Осень уже попрощалась.
И в ближайшие дни совсем уберет уже малый оставшийся цвет.
По пустынной почти что Пятницкой шли четверо мужчин и женщина с превосходной собакой на поводке.
Нет, не совсем пустой была улица — редкие прохожие встречались им по пути, все здоровались, улыбались.
— Хорошо, когда мало людей, — сказал плотный, в длинном пальто, похожий на бандюка.
— Людей как раз много, — ответил ему длинный в шляпе с интеллигентным лицом.
Миновали небольшой внутренний скверик у старого особняка.
— Посмотрите, Мессир, — остановившись, проговорил в шляпе интеллигентный, — кто к нам пожаловал.
Статный человек впереди тоже остановился и повернул голову.
— А, неприкаянный.
— Послушаем, или ну его?
— Послушаем, Мессир, — произнесла женщина.
— Отчего же.
Группа повернулась и направилась в сквер, где стоял человек в сером чуть ниже колен балахоне, опоясанном, трижды, грубой неприятной веревкой, с опущенной головой, прикрытой подобием капюшона, на голых ногах были только поношенные сандалии.
Группа остановилась в центре скверика в нескольких метрах от человека.
Бандюк в длинном пальто хлопнул в ладоши, и статный человек сел в кресло — черное, офисное, которое его слегка крутануло.
— Мотов, ты доиграешься.
— Виноват, обшибочка вышла.
Он снова хлопнул в ладоши.
Кресло на мгновение потеряло контуры и снова их обрело — темного дерева, строгое, с высокой спиной.
— Ну и зачем ты явился? Он к себе не берет, и здесь знать не хотят? — сказанное, кажется, не очень понравилось ему самому, и следующие слова прозвучали чуть мягче: — Ладно, рассказывай, не зря же ты прибыл.
— Оставь их, пожалуйста, — тихо произнес голос.
— Вот как?
— Ни Он, ни Ты, ничего тут не сделаете.
Сидевший поиграл пальцами на деревянной ручке.
Козулинский чуть сдвинул шляпу и потер переносицу.
— Мнение специалиста, Мессир.
Человек борцовского склада сделал шаг вперед из-за кресла.
— Иуда прав, Мессир.
— Ты, Гелла, что скажешь?
— Не знаю.
— А глаза грустные почему?
