всех сторон советам и увещеваниям.
Птицы – девять гоночных тарнов, – широко размахивая громадными, как паруса, крыльями, мчались всего в нескольких футах над головами зрителей. На спине каждой из них, низко пригнувшись к седлу, восседал наездник. Собравшиеся на трибунах перенесли все свое внимание на гонщиков.
Я глазами отыскал Зеленого Убара. Сидящий в седле низкорослый Мип был совсем незаметен за мощными взмахами крыльев своего тарна.
С обеих сторон летного поля стадиона на шестах возвышались по шесть деревянных голов тарнов, отмечавших количество оставшихся кругов заезда. В семидесяти-восьмидесяти ярдах от меня я различил ложу убара и восседающего на мраморном кресле в императорской алой мантии самого убара – Кернуса.
У него в ложе появился парень, которого я только что видел неподалеку от себя. Парень низко склонился над Кернусом и стал что-то быстро ему рассказывать.
Тут я ощутил на себе хмурый взгляд Кернуса.
Он раздраженно повернулся к парню и отдал ему какое-то распоряжение.
Птицы, обогнув летное поле, снова оказались поблизости, сопровождая свое появление мощными потоками воздуха, поднимающего с земли клубы пыли, и подбадриваемые криками наездников, подгоняющих птиц уже не только командами, но и стрекалами.
На этот раз у висящего на цепях в центральной части летного поля металлического кольца первым появился выступающий за команду желтых Менициус из Порт-Кара. Для пролета в кольцо он использовал свой обычный трюк, сбивающий вплотную летящих за ним гонщиков с направления движения и позволяющий ему преодолеть кольцо без каких-либо помех со стороны соперников: он резко бросил птицу вверх, закрывая таким образом поле зрения следующего за ним тарна, и затем направил свою птицу к кольцу, намереваясь пролететь в него сверху вниз. Сидевший у него буквально на хвосте Мип, казалось, только этого и ожидал, и, едва Менициус набрал высоту, он тут же заставил Зеленого Убара сложить крылья и, словно лезвие ножа, проскользнуть в освободившееся узкое пространство под брюхом тарна Менициуса. Птица Менициуса, испуганно рванувшись в сторону, не вписалась в выбранную своим наездником траекторию полета и пронеслась мимо кольца, заставив разъяренного Менициуса вновь разворачивать её назад, чтобы сделать обязательный в каждом круге пролет сквозь кольцо.
Зрители, наблюдавшие этот поединок, разразились дикими восторженными воплями.
В этом круге лидировал тарн красных – ширококрылая птица, немилосердно подгоняемая стрекалом своего щупловатого, заросшего темной бородой парня, на груди которого поблескивал какой-то золотой медальон. За ним следовали два коричневых гоночных тарна, выступавших один за команду синих, другой – серебряных.
Вплотную за ними шел Зеленый Убар Мипа, казавшийся ещё крупнее из-за низкорослости своего наездника, едва достававшего ногами до поднятых до предела стремян. Меня поражала эта птица, я знал её возраст, ограниченные силы и то, что она уже много лет не выставлялась на состязания. Перьям её уже не хватало той гладкости и обтекаемости, которыми отличается оперение молодых тарнов, клюв не сверкал ярко-желтым цветом, а приобрел беловато-серый оттенок, дыхание птицы также оставляло желать лучшего, но вот её глаза – черные, дикие, хищные глаза пылали яростью, гордостью и неукротимой жаждой победы. В этом, пожалуй, ни одна другая птица сравниться с ней не могла.
Беспокоило меня лишь то, выдержит ли её сердце такую нагрузку.
– Берегись! – крикнул недавний мой подозрительный сопровождающий, и я, резко обернувшись, успел перехватить руку человека, пытавшегося нанести мне в спину удар кинжалом.
Обрушив на него мощный удар, я перебил ему шейные позвонки и сбросил бездыханное тело к подножию разделительной стены.
Это был тот самый парень, что доложил Кернусу о моем присутствии и получил от него, очевидно, соответствующие распоряжения.
Я снова посмотрел на ложу убара, перед ним навытяжку застыл Сафроникус, предводитель таурентинов.
Рука его лежала на рукояти меча. Даже отсюда мне было видно, как побелели костяшки пальцев Кернуса, крепко вцепившегося в подлокотники кресла.
Я перенес внимание на гонку.
Подозрительный парень, окончательно поверивший мне, теперь стал моим главным охранником и, перестав наблюдать за ходом состязаний, обратил всю свою, очевидно, природную настороженность на тех, кто находился рядом с нами.
Участники заезда в очередной раз, словно сплошная буря из трепещущих крыльев, криков наездников и сверкания стрекал, пронеслись перед нами.
Ширококрылого тарна за это время успели оттеснить, и гонку возглавлял теперь наездник в голубом одеянии, небольшого роста, несколько суетливый человек, ветеран состязаний, знакомый мне по предыдущим выступлениям. Знал я и его птицу; она имела обыкновение чрезмерно выкладывать силы на промежуточных этапах гонки.
Я усмехнулся.
Мип на Зеленом Убаре следовал за ширококрылым тарном, а вторым в заезде оставался наездник серебряных. Он уже несколько ослабил поводья своей птицы, давая ей возможность накопить силы для финального рывка. На шестах оставалось только две деревянные головы тарнов. Я не знал, насколько сильна его птица, однако по равномерным мощным взмахам её крыльев и посадке головы чувствовалось, что она ещё далека от усталости. Тем не менее, ощутив предоставленную ей свободу, она на какое-то едва уловимое мгновение вышла из общего режима полета, и этой её секундной ошибкой тут же воспользовался Мип, проскользнув на своем тарне у неё под самым крылом и немедленно оттеснивший её в сторону.
Теперь он шел уже вторым, за наездником в голубом одеянии.
Наездник серебряных моментально вернул птицу в прежнее положение, и Менициус из Порт-Кара, вслед за Мипом пытавшийся повторить его обходной маневр, едва не столкнулся в воздухе с тарном серебряных. Подгоняемые яростными воплями наездников и брызжущими искрами стрекал, птицы обоих соперников отчаянно заработали крыльями, борясь между собой за первенство и ещё больше мешая друг другу.
