6
ПЕРЕГОВОРЫ С ЖЕНЩИНАМИ-ПАНТЕРАМИ. ШИРА ОТВЛЕКАЕТ МЕНЯ ОТ ДЕЛ
Вечером второго дня нашего плавания по реке, взяв небольшую лампу, я спустился в нижний трюм, где хранилась большая часть наших продовольственных припасов. В трюме находилась Шира. Она уже сидела не по-мужски, скрестив перед собой ноги, а как подобает горианской женщине – опустившись на колени и откинувшись на пятки. Тяжелая цепь, в ряд длиной, была пристегнута к ее ошейнику и оканчивалась у ввинченного в бортовую перекладину металлического кольца. Увидев меня, девушка, как могла, закрылась руками.
– Не закрывайся, – приказал я: она – пленница, рабыня, и у нее все должно быть на виду.
Она опустила руки. У ее ног я заметил жестянку с питьевой водой и небольшой ломоть хлеба с остатками овощей. Она внимательно наблюдала за каждым моим движением.
Я еще раз осветил стены крохотного трюма и, устав стоять согнувшись под низким потолком, не обмолвившись больше с Широй ни словом, поднялся на палубу.
На следующее утро Ширу заклеймили.
«Терсефора» продолжала медленно двигаться вверх по Лаурии, вдоль южного берега которой тянулись нескончаемые луга и поля, а вдоль северного – такие же бескрайние леса.
Я снял с Тины кожаный ремень и наручники. Потирая запястья, девушка украдкой оглянулась по сторонам и, не долго думая, бросилась к тянущимся вдоль борта перилам. Перегнувшись через перила, она тут же отшатнулась. Следом, прямо за кормой «Терсефоры», в ожидании бросаемых за борт остатков пищи двигались две крупные речные акулы. Их хищные вытянутые тела зловеще изгибались в каком-нибудь футе от поверхности воды. Тина повернула ко мне искаженное яростью лицо. Взгляд ее скользнул по обоим бортам корабля и остановился на берегу, утопающем среди нескончаемых лесов. Именно с этой стороны достаточно часто доносилось хищное рычание слинов и пантер. Я неторопливо подошел и остановился рядом с девушкой.
– Думаю, лучше было бы бежать на юг, – сообщил я ей. – Хотя возможности спрятаться здесь гораздо меньше. Да и посуди сама, – продолжал я, – в твоем ошейнике, рабской тунике и с клеймом на бедре – неужели ты считаешь, что сможешь долго где-нибудь скрываться?
Она обреченно уронила голову.
– Тебя все равно найдут, и думаю, тебе вряд ли понравится принадлежать какому-нибудь крестьянину.
Она посмотрела на меня с нескрываемым ужасом и снова обернулась в сторону лесов.
– Кстати, а как ты полагаешь, – поинтересовался я, – как сложится твоя судьба, если ты попадешь в руки женщин-пантер?
Она непроизвольно закрыла ладонью клеймо у себя на бедре. Затем ее руки сами потянулись к ошейнику. Тина со стоном попыталась сдернуть его с себя. Конечно, она не хуже меня знала, какое презрение испытывают женщины-пантеры к рабыням. А клеймо у нее на ноге лучше всяких слов свидетельствовало о том, что она – рабыня.
– Если ты не понадобишься им самим, тебя непременно выставят на продажу.
Тина беззвучно разрыдалась. Я оставил ее одну. Кара, такая же рабыня, как и она сама, подошла, чтобы хоть немного ее успокоить.
Этим вечером я снова спустился в нижний трюм, взглянуть на Ширу.
Она уже прошла клеймение.
Я повыше поднял лампу, чтобы лучше ее рассмотреть. Клеймо у нее на бедре получилось отлично.
Шира сидела на коленях у металлического кольца, к которому тянулась ее цепь. На этот раз она уже не пыталась закрыться от меня руками.
– Зачем ты купил меня?
Я поставил лампу на дощатый настил палубы. Язычок пламени дрожал от медленно раскачивающегося корпуса судна, и в такт ему дрожали длинные тени, отбрасываемые Широй, мной, жестянкой с питьевой водой и лежащим на полу недоеденным ломтем хлеба.
– Зачем ты купил меня? – снова спросила она.
– Иди сюда, – сказал я, протягивая к ней руку.
– Нет! Нет!
– Иди сюда, – настойчиво повторил я.
Все еще качая головой, она подвинулась ко мне и утонула в моих объятиях.
На следующую ночь я снова пришел на нее посмотреть. Не говоря ни слова, Шира подалась мне навстречу и, прильнув ко мне всем телом, прижалась своими губами к моим.
Так продолжалось еще два дня.
На следующее утро мы намечали высадиться на берег в Лаурисе.
Поцелуи мы с Широй уже закончили, и теперь она лежала на груди, уперевшись в пол локтями и положив на ладони голову. Волосы ее густыми волнами струились по плечам. Она тяжело дышала. Даже в слабом мерцании света лампы я различал крохотные пупырышки у нее на коже, густо усеивающие все тело от бедер, плотных и крепких, до плеч, широких и покатых, от ложбинки позвоночника на спине до грудей, тугих и тяжелых, увенчанных все еще набухшими сосками. Она перевернулась на бок и, убрав волосы с лица, посмотрела на меня глубоким, мерцающим в темноте взглядом. Я наклонился над ней, поднял с пола снятый ошейник и с сухим металлическим лязгом защелкнул на ее шее. Шира не выразила ни малейшего протеста. Она знала, ей следует повиноваться мне, как рабыне – своему хозяину.
Я взял девушку за плечи и перевернул на спину. Соски на ее упругой груди с дерзким вызовом взглянули
