Я обернулся к молодому матросу, тому самому, с красивым браслетом на руке:
– Отведи ее к частоколу и посади там где-нибудь на цепь.
– Да, капитан, – ответил он.
– И позаботься, чтобы ей там ночью было не слишком одиноко, – посоветовал я.
– Как это? – не понял парень.
– Мне кажется, ты произвел на нее впечатление, – пояснил я. – Постарайся, чтобы за ночь она в тебе не разочаровалась.
– Постараюсь, – расплылся матрос в улыбке. – Спасибо, капитан!
Тина бросила на меня благодарный взгляд и, обернувшись к парню, потянулась к его губам. Матрос подарил ей короткий поцелуй, и они исчезли в густой темноте у внутренней стены частокола.
Римм поднялся на ноги и широко зевнул. Он положил руку Каре на плечо и тоже увел ее от костра.
Матросы у костра продолжали прикладываться к кувшину с вином и вполголоса разговаривать.
Шира настолько осмелела, что позволила себе положить руку мне на плечо. Я постарался придать строгость своему взгляду и выразить им все, что хотел ей сказать. Она покорно уронила голову и отстранилась.
Мы долго беседовали с Турноком, стараясь предусмотреть все возможные варианты развития событий после моего ухода в лес и решить проблемы, связанные с обустройством жизни в лагере на время моего отсутствия.
Дрова в костре догорали, и часовые на постах успели смениться, а мы все не могли закончить разговор, боясь упустить что-нибудь важное.
Стояла глубокая ночь. Звезды ярко сверкали на черном горианском небе. Три взошедшие луны сейчас были особенно прекрасны. Матросы давно спали, расстелив на песке покрывала и укутавшись в плащи и накидки.
Воды реки с тихим мерным журчанием неторопливо катились мимо нашего погрузившегося в сон маленького лагеря, чтобы в двух сотнях пасангов отсюда влиться в бескрайнюю блистательную Тассу.
Лес продолжал жить своей ночной жизнью, и до наших ушей доносились крики птиц и рев слина, от которого кровь стыла в жилах. В такие мгновения было особенно приятно бросить взгляд на возвышающийся рядом черной громадой корпус «Терсефоры», под защитой которого я чувствовал себя в безопасности.
Вдруг от тени, отбрасываемой бортом корабля, отделилась небольшая тень, двинувшаяся по направлению ко мне. Вскоре на ней уже можно было различить короткую тунику рабыни, а еще через мгновение отблеск костра упал на металлический ошейник.
– Привет, Шира, – бросил я подошедшей девушке.
– В лесу вы заставили меня нести на себе мешок с товарами для обмена, – начала она. – После этого вы надели на меня наручники и отправили одну в самую чащу, где охотятся слины и пантеры. Женщины Вьерны нанесли мне множество оскорблений, меня высекли.
– Ты – рабыня, – пожал я плечами.
– Я вас ненавижу! – воскликнула Шира.
Я взглянул ей в лицо.
– Вы заставляете меня учиться готовить пищу, шить одежду и даже гладить! – продолжала она.
– Ты – рабыня, – повторил я.
– А сегодня вечером я вообще принуждена была прислуживать вам за ужином! – Она кипела от негодования. – Вы заставили меня служить вам как какую-нибудь рабыню из пага-таверны!
– Чей на тебе ошейник? – спросил я. Девушка молча отвернулась.
– Разве он не означает, что ты – моя рабыня?
Она сжала кулачки. Стояла такая тишина, что слышно было, как шумит вода в реке.
– Зачем вы купили меня? – не выдержала Шира.
– Чтобы ты помогла мне в осуществлении определенных планов, послужила, так сказать, орудием в достижении намеченной мной цели.
– И моя роль уже сыграна?
– Да.
– Значит, теперь вы снова можете продать меня? – прошептала она.
– Или убить, – добавил я.
– Да, или убить, если это доставит вам удовольствие.
– Правильно. Но я торговец и не люблю нести убытки. А за тебя я заплатил три монеты золотом и пять серебряных тарсков.
– Я не вещь! Не какое-нибудь животное! – закричала она.
– Вот именно, вещь. Ты – моя собственность. Как могло быть моей собственностью какое-нибудь животное. Ведь ты – рабыня.
– Да, я – рабыня! – разрыдалась она. – Рабыня! Рабыня!
