Его швырнули на колени перед Борчоффом, предводителем воинов заставы Турмусовых Камней.
Двое охранников крепко держали его, не давая встать с колен.
– Ты здесь гость, – объявил Борчофф. – Сегодня ты пируешь.
– Ты щедр, предводитель, – ответил мужчина.
– А завтра, – продолжал Борчофф, – ты заговоришь, поскольку наши доводы сумеют тебя убедить.
– Вряд ли, – бросил тот.
– У нас действенные методы.
– И все же пока они не сработали. Казалось, Борчофф разозлился.
– Но если мне будет угодно – заговорю, – добавил пленник.
– Премного благодарны, – ответил Борчофф. Пленник опустил голову.
– Ты из воинов, – предположил Борчофф.
– Возможно.
– Ты мне нравишься, – сказал Борчофф. – Сульда, Тупа, Фина, Мельпомена, Дина! – крикнул он нам. – Попотчуйте и ублажите нашего таинственного гостя, который никак не вспомнит, из какой он касты, как его имя и из какого он города.
Мы послушно бросились к коленопреклоненному, окованному цепями мужчине.
– Завтра к вечеру, надо думать, память к нему вернется.
– Девятнадцать часов уже есть? – спросил пленник.
– Нет, – ответил Борчофф.
– Я заговорю, – заявил он, – в девятнадцать часов.
– Испугался завтрашних доводов? – осведомился Борчофф.
– Нет, – ответил узник. – Но всему свое время и место: и речам, и клинкам.
– Эта поговорка в ходу у воинов, – отметил Борчофф.
– В самом деле?
Приветствуя его, Борчофф поднял чашу. Он тоже принадлежит к касте воинов.
– Вот незадача, – проговорил он, – что ты попал к нам в руки. В стойлах Турий нужны рабы – чистить тарларионов.
Сидящие за столами мужчины расхохотались. Посмеялись остроте Борчоффа и мы. Если пленник из воинов, для него это куда как оскорбительно. И мне, и всем прочим показалось ужасно забавным, что он вдруг станет рабом и его возьмут и отправят на самые грязные работы. Там, во дворе, даже скованный цепями, он напугал меня. Так что мысль о его будущем рабстве меня особенно радовала. Так ему и надо!
Узник не ответил Борчоффу. Кивнув нам, Борчофф осушил чашу.
– Бедный хозяин, – стоя на коленях, взяв в ладони его голову и целуя, причитала я над коленопреклоненным мужчиной, – бедный хозяин.
– Ты та самая шлюха, что была во дворе. – Он всмотрелся в мое лицо.
– Да, хозяин.
– Приятно будет пометить тебе ушко. О чем это он?
Мы принялись ласкать, целовать его, принесли ему вина, разных лакомств. Вились вокруг вьюном, прислуживали что было сил.
– Настало время для главных наслаждений! – объявил Борчофф.
Мужчины нетерпеливо вскинулись. «Дина!» – позвал тот, которому недавно я подавала остро приправленное мясо.
Торопливо чмокнув коленопреклоненного, опутанного цепями узника – таким небрежным поцелуем одаряют на Земле жены мужей – и шепнув: «Прости, хозяин, но я должна служить другому», я бросилась на зов.
Уже убегая, услышала, как узник спросил Борчоффа, который час. «Восемнадцать часов», – ответил тот.
Я лежала в объятиях воина на подушках, разложенных на полу в зале наслаждений, и целовала его. Это уже четвертый.
– Как чудесно с тобой, хозяин, – шептала я, прижимаясь к нему, чуть приподнимая голову. Дал бы кусочек подслащенного медом мяса со стоящего рядом с ним металлического блюда! Ни я, ни остальные девушки такую пищу сами брать не смеем. За это могут отрубить руки. Несколько часов до пира мы ничего не ели, да и на самом пиру – тоже. Нас зовут на пир не есть, а прислуживать. Мы – рабыни. Однако мужчины могут нас покормить. Хотим есть – должны заслужить свою пищу.
– Пожалуйста, хозяин, – обхаживала его я, – покорми Дину. Он положил мне в рот кусочек сваренного в вине, подслащенного медом мяса, запихнув его пальцами между зубами и щекой.
– Спасибо, хозяин, – прошептала я с куском мяса во рту, целуя его.
Я оглянулась, смакуя мясо. Вон, поодаль, – Сульда. Сегодня вечером мне досталось больше лакомых кусочков.
