Один из мужчин упал, и тут же над ним взвилась плеть надсмотрщика. С трудом поднявшись на ноги, под палящим солнцем раб побрел дальше.
Их приведут на перевалочный пункт, там поставят рабские клейма и отправят на торговые галеры Коса. На военных судах гребцы обычно вольные, на торговых, как правило, но не всегда – рабы.
Страшное зрелище. Взмокших, закованных в кандалы мужчин погоняют плеткой. Горькая уготована им судьба. Тяготы и лишения, неподъемные весла, кандалы, плети, окрики надсмотрщиков, черный хлеб с луком, смрад, изнурительный труд на огромных галерах.
Вот и поделом! Ведь они же из Ара! Вспомнился Клитус Вителлиус. Поиграл со мной и бросил! Ненавижу! Как же я ненавижу его!
И все же этих, из Ара, жалко.
Они же – не Клитус Вителлиус.
Вот бы его на их место! Нет, он благородный предводитель воинов, ему ли марать себя в пустяковых стычках на Воске!
Узники из Ара скрылись в портовых дебрях. Я спрыгнула с ящика.
Если не приведу в «Чатку и курлу» клиента, Аурелион из Коса по головке не погладит.
На мне – ни наручников, ни цепей. Последние четыре раза меня отпускали на верфь без оков. Наверно, Аурелион мною доволен. Раз даже позволил мне ублажать его на ложе. Как гордилась я тогда! И как завидовали все остальные! Уж я из кожи вон лезла, чтобы ему угодить, и, кажется, недоволен он не остался. Перед тем как уйти, бросил передо мной на пол конфетку, которую я, благодарно выдохнув: «Спасибо, хозяин», подобрала, как водится в «Чатке и курле», губами. Конфетка оказалась твердая, очень сладкая. «Хозяин мною доволен!» – хвасталась я, показывая ее подругам-рабыням. «Мне однажды пять конфеток дал», – заявила Нарла. «Врешь!» – закричала я. Да хозяин ее ни разу даже к себе не подозвал! Мы бросились друг | на друга. Тима, старшая рабыня, разогнала нас плеткой.
Я оглядела верфь.
К причалу шел длинный корабль. Треугольный парус уже свернут на косой рее. Военный корабль Коса. К месту швартовки уже мчались девушки из таверны.
Бросилась вслед за ними и я.
Выстроившись в ряд, мы – девушек семь-восемь – встали на колени и принялись расхваливать свое заведение. Но никто из сходивших на берег с пожитками и оружием мужчин так возле меня и не остановился.
Оглядываясь, я поднялась на ноги. Кое-кто из офицеров и несколько матросов остались на корабле. Я отвернулась.
Мимо, неся на плече длинный, крепко завязанный мешок, прошел моряк. А мешок-то шевелится! Наверно, связанная женщина. Судя по очертаниям – голая. Интересно – рабыня или свободная? Мужчина с мешком сел в какую-то из бесчисленных снующих под мостками лодчонок.
Толкая тележку со шкурами морских слинов, прошли двое. Остро пахло специями от каких-то тюков.
Мужчина пронес шест, с которого свисали десятки косских угрей.
Перевалило за полдень, а я до сих пор не привела в «Чатку и курлу» клиента. Скоро возвращаться.
Пусть руки мои цепями не скованы, но цепи рабства я ощущала каждую секунду. Еще бы! Я одета как рабыня, на мне увешанный колокольчиками ошейник с именем хозяина, такие же колокольчики звенят на ножном браслете. И клеймо. Посылая девушек на верфь, хозяева почти ничем не рискуют. Здесь, на верфи, как и за запертыми воротами, они – рабыни. И если я вовремя не вернусь, плетей не миновать. Я – рабыня.
Полдень давно миновал. Плохи мои дела! До сих пор не привела гостя к столам Аурелиона. Полуголых рабынь в ошейниках посылают на верфь не воздухом дышать, а платежеспособных клиентов подыскивать.
Чуть распахнув шелковое платье, я встала на колени перед каким-то матросом, глядя на него снизу вверх и зазывая:
– Возьми меня в «Чатке и курле», хозяин.
Он пнул меня, да так, что я полетела на горячие доски.
– Я – Йата, – помчалась я к другому. – Пожалуйста, хозяин, возьми меня в «Чатке и курле».
Ударив тыльной стороной ладони, он отбросил меня с дороги. Я почувствовала вкус крови. Я поднялась на колени на шероховатых досках. Ушел! А бить-то зачем?
Встала. Огляделась. Огромный желтый щит на установленном в гавани высоченном столбе успел подняться доверху и упасть. У столба вился белесый дымок – разожгли костер. Щит поднимается и падает ровно в десять анов – полдень по-гори-ански. Одновременно у столба разводят костер с белесым дымом. В двадцать часов – в горианскую полночь – зажигают сигнальный огонь. По этим сигналам весь порт сверяет хронометры, устанавливает, с учетом таблиц приливов, графики движения судов.
Я готова была впасть в отчаяние.
Приближалась парочка: бородатый матрос и рыжеволосая рабыня. Я рассмотрела платье. Так, из «Тарны и шнурка». Таверна, с которой конкурирует «Чатка и курла».
Смело бросившись им наперерез, я встала на колени и подняла глаза на бородача.
– Йата усладит тебя лучше!
– Он мой! – держа матроса за руку, заголосила рыжеволосая.
– Захочет меня – я буду с ним, – не отставала я. – Пожалуйста, хозяин! – улыбнулась я мужчине.
