Тогда, тогда толпы людей, Тогда из века в век народы Благословят вас и почтут И вас святыми назовут. Но глух дворец, глуха тюрьма, И голос мой звучит в пустыне, Кругом туман да ночи тьма, И с шумом вал бежит по льдине… Тоска души, тоска ума ещё сильнее, чем доныне, И тяжелее жизни крест… И я бежал от этих мест. И снова он, все тот же он, Явился всадник предо мною, Все так же горд и вдохновлён, Все вдаль с простёртою рукою. И мне казалось, как сквозь сон, С подъятой гордо головою, Надменно выпрямив свой стан, Смеялся горько великан. 4 Что я писал вам в этот раз? Письмо ли это или ода, Или элегия? У нас Последнего не терпят рода… А было время — развелась На вздохи, слезы, стоны мода; Все вспоминали юны дни И лезли в Пушкины они. Да я и сам… но, боже мой! Кого я назвал? Плач надгробный Ужели смолк в стране родной? Где наш певец, душой незлобный? Где дивных песен дар святой И голос, шуму вод подобный? Где слава наших тусклых дней? Внимайте повести моей. О! там, в тиши родной Москвы. От бурь мирских задвинув ставень, И не предчувствуете вы, Как душу здесь сжигает пламень; Но будьте вы как лёд Невы, Или бесчувственны, как камень, Всё ж вас растопит мой рассказ И выжмет слёз ручей из вас. Когда молву, что нет его, В столице древней услыхали, Всем было грустно от того; Все посердились, покричали, Но через день, как ничего, Опять спокойно замолчали; Так шумный рой спугнутых мух, Взлетев на миг, садится вдруг. Вчера я встретил невзначай Два мальчика прошли с лотками Статуек. Тут был попугай, Качали кошки головами, Наполеон и Николай Стояли, обратясь спинами, И Пушкин, голову склоня, Скрестивши руки, близ коня. И равнодушною толпой Шли люди мимо без вниманья, И каждый занят был собой, Не замечая Изваянья. Да хоть взгляните, боже мой! На лик, исполненный страданья И дум и грез… Ведь он поэт! Да дайте ж лепт свой за портрет! Поэт не надобен для них, Ему внимать им даже скучно, И звонкий, грустный, яркий стих Они услышат равнодушно, Как скрип телег на мостовых, Песнь аматера в зале душной. Они согласны быть скорей Час целый у резных дверей, Пока лакей им в галунах Отворит вход жилищ священных, Где можно ползать им в ногах Временщиков и бар надменных И целовать ничтожный прах Людей ничтожных и презренных, Которых кознями поэт Погиб в всей силе лучших лет. Ему досадой сердце жгли, И дело быстро шло к дуэли; Предотвратить её могли, Но не хотели, не хотели, К нему на похороны шли Лишь люди в фризовой шинели, И тех обманом отвели, И гроб тихонько увезли. Поэта мучить и терзать, Губить со злобою холодной, На тело мертвое не дать Пролить слезу любви народной,
