Что ж можно вам ещё сказать,Что б было хуже? Благородный,Священный гнев в душе моейКипит — чем скрытей, тем сильней.Но только втайне пару словМогу сказать в кругу собратий,Боясь тюрьмы, боясь оков,Боясь предательских объятий.А как бы на его враговЯ, сколько есть в душе проклятий,Собрать был рад в единый миг,Чтобы в лицо им плюнуть их!И ваш ещё спокоен дух,И не дрожите вы с досады,Что так бессильны мы, мой друг,И что нам правду прятать надо,И мненью высказаться вслухВезде поставлены преграды?Да если б кто чужой узнал,Он нас бы трусами назвал.5Но мы оставим мрачный тон,Задернем скорбную картину;Ваш дух тоскою удручен,Я вижу, вы уж близки к сплину;Я вам кажуся Цицерон,Который метит в Катилину[66]Неумолимый приговорИ гневный, беспощадный взор.А я скажу вам между тем,Что Цицерона я, бывало,И не читал почти совсем,По крайней мере — очень мало;За длинный слог его дилеммЯ с жаром принялся сначала,Потом за чтеньем сон клонил,А нынче все я позабыл.Вот здесь, ораторов венец,Блистает Греч, скажу без лести;Булгарин[67] выше как мудрецВсех стоиков хоть взятых вместе,Сознав презренье наконецНе только к смерти, даже к чести;Но полно, друг мой: Греч, ФаддейВне всякой критики, ей-ей!Пожалуйста, на этот мигЗабудем дюжину журналов,В форматах малых и больших,Забудем кучу генералов,Темно-зеленых, голубых,И всех начальников кварталов,И всех шпионов записныхЭлькана, Фабра[68] и других.Меня влечет иной предмет,Но все ж замечу непременноШпионами чрез десять лет?Все будут на Руси священной;Ну, в целой Руси, может, нет,А в Петербурге несомненно.Князь Меттерних[69], забудьте спесь…И царствовать учитесь здесь.В углу театра я сиделВ расположении угрюмом,На ложи холодно глядел,Где дамы пышные костюмомБлистали, — и скорей хотел,Чтоб занавесь взвилася с шумом;Зачем — не знаю, право, сам,Хотел я волю дать слезам.Вы согласитеся, друг мой,Есть в жизни странные мгновенья;Желчь не кипит в груди больной,Стихает жгучее мученье,Но грусть глубокая с душойДружится тихо… Без сомненья,Благословен, кто в этот часДо слёз растрогать может нас.Душа так живо сознаётЛюбви неопытной страданья,И внешней жизни тяжкий гнёт,И сладость первого признанья,И нечувствительно встаётНеясное воспоминанье…Пред вами драма, а за нейМелькает даль минувших дней.M-me Allan…[70] О, как онаПостигла жизнь глубоко, верно!Как ею роль вся создана!И любит как она безмерноИ как страдает! как полнаТоски она нелицемерно!Движенье, поступь, взгляд очейВсе сильно поражает в ней.Я плакал, как дитя, друг мой;Тревожно грудь моя дышала.За мной сидел старик седойИ плакал, и рука дрожала,
