осудят!..
— А где он? Где этот ученый-то? — спросил один из проходимцев.
— То есть как? Вы что же, не видите меня? Да я перед вами, мой друг!
— Так это вы? — удивился другой.
— Ну и чудаки! — возмутился Уасем. — И откуда только вы взялись?
— Мы — бедные странники… — начал было один из них.
Уасем замахал своими длинными руками:
— Да я не о том вас спрашиваю! Вы что, в самом деле не знаете, кто я таков? Неужели еще есть кто- то, кто не знает меня?
Согнувшись перед ним и церемонно отвешивая поклоны, странник взмолился:
— Прошу прощения, мэтр! Ну конечно! Кто же не знает вашего имени! Позвольте мне выразить наше почтение. Я просто слегка запоздал сделать это.
— Так это вы умеете предсказывать будущее? — стал расспрашивать Уасема другой и вдруг получил сильный удар локтем в бок от своего товарища, который подобострастно стал извиняться:
— Ах, не слушайте его! Он у нас такой невежда! Ну просто сама невинность!
— Сам ты невинность! — огрызнулся тот, — Я тебе еще это припомню!
Отвешивавший поклон, пытаясь замять назревающий скандал, снова обратился к Уасему звонким голосом:
— Какая честь для нас, бедных странников, встретить на своем пути человека столь высоких достоинств, как вы, с такой, как у вас, репутацией!
Уасем дослушал до конца эту фразу и сделал рукой жест одновременно и покровительственный, и требовавший внимания.
— О досточтимые люди, — промолвил он, оглядывая поочередно стоявших перед ним странников. — О досточтимые люди, простите мне, что стою босой перед вами. Вам известно, что случилось со мной, уважаемые господа, и какая неприятность вынуждает меня предстать перед вами в таком виде, но… мудрец всегда готов служить людям!
— Надо же, как он гладко говорит! — прошептал один из странников.
А другой воскликнул восхищенно:
— Вам, несомненно, немало пришлось учиться, прежде чем стать столь знаменитым ученым!
— Учиться? — изумился их собеседник. — Да у меня еще молоко моей кормилицы на губах не обсохло, а я уже начал читать Большую и Малую Истории Государей! Потом я перешел к изучению всех наук, которые изобрело человечество, освоил их, постиг одну за другой! Мне понадобилось около трех десятилетий на усвоение всего их богатства, но… — он постучал себя по груди и по лбу, — …они все уместились здесь и вот здесь! Все до единой, начиная с медицины и кончая метрической системой! И когда наконец я добрался до вершины знания, я изучил самую благородную, самую выдающуюся, самую деликатную область искусства — искусство сидеть за столом богатых. Я быстро овладел всеми мельчайшими нюансами, постиг все тайны этого мастерства. Но я продолжал его совершенствовать. Вряд ли сегодня существует на земле кто-нибудь, кто способен превзойти меня в этом искусстве! Достичь того, чего достиг я: изящества в разговоре, в этике, политесе, тонкости обращения, в остроумии, квинтэссенции — самой квинтэссенции!
— Просто поток искусств! — подтвердил один из странников.
— Неужели вы владеете всем этим? — льстиво удивился другой.
Уасем посмотрел на него свысока.
— Как ни один живущий под солнцем! Именно мои безграничные познания позволяют мне быть частым гостем у самого крупного хозяина этой округи — у господина Шадли.
— Вы — друг господина Шадли? — продолжал его расспрашивать субъект, подобострастно изумляясь.
— Я — близкий друг и советник высокочтимого господина Шадли.
— Прошу прошения, извините мою тупость, но никак не пойму, отчего же тогда Ваша честь, такой Великий Эрудит, каким вы являетесь, где-то скитается среди ночи и зовет на помощь, спасаясь от воров? — прервал Уасема другой.
Нахмурив брови, Уасем посмотрел на него, поначалу даже вроде бы и не поняв, о чем тот ведет речь, и можно было поклясться, что он и в самом деле забыл, почему он оказался здесь. Потом, уже не скрывая досады, сказал:
— Видите ли, друг мой, произошла какая-то необъяснимая ошибка, и я слишком поздно прибыл на прием, который устраивали здесь вечером, — прием с музыкантами и со всем прочим… Прибыл тогда, когда уже все другие приглашенные ушли! Как это все произошло, ума не приложу, то ли это моя оплошность и рассеянность, то ли дьявол сыграл со мной злую шутку! Но так или иначе, на ужин я опоздал, и меня теперь терзают угрызения совести. Как раз в тот момент, когда я собирался войти в этот портал, слуги закрыли ворота на засов, объявив о том, что праздник окончен!.. И вот я здесь в ожидании утра.
— Но как только встанет солнце, — сказал один из типчиков, — завтрак-то уж вам непременно будет обеспечен, профессор Уасем!
— Ну, в этом-то я не сомневаюсь!
— С чем мы вас и поздравляем! — отвесили ему поклон оба странника.
— Ах, мои дорогие! Но это еще не все! Ведь и обед мне обеспечен, само собой!
И тот и другой малый в один голос восторженно завопили:
— Как?! И обед тоже?! Это великолепно!
Уасем назидательно поднял палец:
— Даже в камне — слово божье, учит народная мудрость. А я добавил бы: и в завтраке тоже… А уж в обеде!..
Один из субъектов начал заливисто хохотать, хлопая себя руками по ляжкам:
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!
Другой, понимающий толк в жизни, рассыпался в комплиментах:
— О, какой великий человек, знаменитый ученый мэтр Уасем!
Однако этот великий человек не давал вскружить себе голову.
— Это все прекрасно, друзья мои. Только, учитывая то, что со мной произошло, — мерзкое обстоятельство, лишившее меня моих дорогих туфель, — каким же образом осмелюсь я предстать утром перед господином Шадли? Мои необутые ноги будут непременно шокировать его, вызовут его неодобрение — не все ли равно, кому принадлежат они, ученому или нет! Я испытываю страшную неловкость от этого, даже перед вами, господа, поверьте мне…
— Ничего особенного, не надо смущаться, — ободрял его тот, что побестактнее. — Мы ведь все…
Пинок в ногу заставил его выругаться.
— Чего тебе? — обратился он к своему приятелю. — Что я такого ужасного сказал?
— Нельзя прерывать, грубиян, когда говорит мэтр! — вслух пожурил его тот.
— Спасибо, — продолжал Уасем. — Теперь вы легко можете понять положение, в котором я оказался из-за этого происшествия, ерундового, по сути дела, но для меня имеющего такие тяжелые последствия. Ах! Вы даже вообразить себе не можете, что значат туфли для эрудита! Ведь мне целыми днями приходится наносить визиты то в один знатный дом, то в другой! И ведь не только дороги плохи — покрыты грязью зимой и пылью летом, — но и расстояния частенько значительные! Сильные мира сего любят жить вдали друг от друга!.. И там, где нельзя появляться в рваной обуви, уж в таком-то виде, в каком я оказался сейчас, и подавно…
Он жалобно посмотрел на свои ноги и голосом, в котором нарастало волнение, продолжал:
— Вам, конечно, известно выражение «Ученый от корней волос до кончиков ботинок». В моем случае волосы-то на месте, а вот ботинки… О враги мои, возьмите у меня все, на чем можно и чем нужно писать, сдерите кожу с моей руки, унесите прочь мои книги, но оставьте мне мои ботинки! Без них вся моя образованность, все мое знание мне не нужны, все впустую, все дым! Я больше не ученый Уасем! Без ботинок мне остается лишь умереть с голоду!
Воскликнув это, он пристально поглядел на свидетелей своего несчастья и вполне серьезно изложил им свою проблему:
