— В следующий раз поблажки не будет, но этот вечер — счастливый. Что вы сегодня получите, так это дельный совет: не поганьте свое будущее. Во всяком случае, из-за пинты „Пяти звезд“ на школьных танцах, о которых через год не вспомните. Вы понимаете, о чем я?
— Да, сэр, — ответил Майк. — Извините меня.
— Меня тоже, — поддакнул Винс. — Абсолютно. — И, улыбаясь, перекрестился. Некоторые такие от рождения. Но ведь миру нужны остряки, чтобы оживлять жизнь, правда?
— Джим?
— Да, сэр. Пожалуйста, не говорите отцу.
— Само собой, это останется между нами. — Я оглядел их. — В следующем году, уже в колледже, вы найдете много мест, где можно выпить. Но не в нашей школе. Вы меня слышите?
На этот раз они хором ответили:
— Да, сэр.
— А теперь идите в зал. Выпейте пунша, чтобы от вас не пахло виски.
Они пошли. Я дал им время, потом последовал за ними, опустившими головы, засунувшими руки в карманы, пребывающими в глубоком раздумье. Но не в нашей школе, сказал я им. Нашей.
2011 год никогда не казался таким далеким, как в тот вечер. Черт, Джейк Эппинг никогда не казался таким далеким. В самом сердце Техаса, в спортивном зале, превращенном в танцплощадку, звучал саксофон. Теплый ветерок дул сквозь ночь. Ударные поднимали со стульев, вовлекая в танец.
Думаю, именно тогда я решил, что уже не вернусь.
Хрипящий саксофон и бойкие ударные аккомпанировали группе „Даймондс“. Песня называлась „Стролл“. Детки этот танец не танцевали. Во всяком случае, не танцевали правильно.
Стролл стал первым танцем, который разучили мы с Кристи, когда начали посещать танцевальный класс вечером по четвергам. Это танец для двух пар, предназначенный для того, чтобы снять напряжение: каждая пара движется по коридору, образованному хлопающими парнями и девушками. Но, вернувшись в зал, я увидел совсем другое. Здесь юноши и девушки подходили друг к другу, обнявшись, делали полный оборот, словно вальсируя, разделялись, отходили на исходные позиции. И, разделившись, шли на каблуках, одновременно вращая бедрами. Получалось и приятно глазу, и сексуально.
Пока я наблюдал, стоя у стола с закусками, Майк, Джим и Винс присоединились к мужскому ряду. Винс ничего собой не представлял — слова, что он танцевал, как белый парень, прозвучали бы оскорблением для белых парней, — но Джим и Майк двигались, как спортсмены, можно сказать, с врожденной грацией. И очень скоро большинство девушек смотрело на них.
— Я уже начала волноваться! — крикнула Сейди, перекрывая музыку. — Все в порядке?
— Все отлично! — прокричал я в ответ. — Что это за танец?
— Мэдисон! Его весь месяц показывают по „Эстраде“. Хочешь, чтобы я тебя поучила?
— Леди, — я взял ее за руку, — это я собираюсь поучить вас.
Детки увидели, что мы выходим на площадку, и освободили нам место, хлопая в ладоши и крича: „Так держать, мистер А!“ и „Покажите ему, как это делается, миз Данхилл!“ Сейди рассмеялась и поправила резинку на конском хвосте. Щеки горели румянцем, превращавшим ее в красавицу. Она отошла на каблуках, хлопая в ладоши и тряся плечами, как и другие девушки, потом двинулась в мои объятия, подняв голову и глядя мне в глаза. Я порадовался, что мне для этого хватает роста. Мы закружились, как жених и невеста на свадебном торте, потом разошлись. Я низко наклонился и повернулся на пальцах ног, вытянув руки перед собой, совсем как Эл Джолсон, поющий „Маму“. Последовали новые аплодисменты и пронзительные вопли девушек. Я не выпендривался (ладно, может, самую малость). Просто мне нравилось танцевать. И давно уже не доводилось.
Песня закончилась. Рычащий сакс растворялся в рок-н-ролльном небытии, которое нашему юному диджею нравилось называть кладбищем бороздок, и мы уже уходили с танцплощадки.
— Господи, как же весело. — Сейди сжала мою руку. — С тобой весело.
Прежде чем я успел ответить, по громкой связи загремел голос Дональда:
— В честь присматривающих за нами, которые действительно умеют танцевать — впервые в истории нашей школы, — послание из прошлого, покинувшее хит-парады, но не наши сердца, то золото, что по- прежнему блестит, жемчужина из коллекции моего отца, который не знает, что я привез ее с собой, и если кто-нибудь из вас скажет ему, мне кранты. Врубайтесь, нынешние рокеры, так играли, когда мистер А и миз Ди учились в старшей школе!
Они все повернулись к нам, и… что ж…
Вы знаете, каково это, когда ночью, под открытым небом, видишь, как край облака освещается ярко-желтым, и знаешь, что через секунду-другую взойдет луна? Именно такое чувство испытал я в тот миг, стоя под чуть покачивающимися бумажными лентами в спортзале Денхолма. Я знал, какую сейчас услышу мелодию, я знал, что мы будем под нее танцевать, и я знал, как мы будем танцевать.
А потом мягко зазвучали духовые инструменты:
Оркестр Гленна Миллера. „В настроении“.
Сейди закинула руку за голову и сдернула резинку с конского хвоста. Смеясь, принялась раскачиваться в такт музыке. Волосы скользили с одного плеча на другое.
— Ты умеешь танцевать свинг? — крикнул я, перекрывая музыку. Зная, что умеет. Зная, что станцует.
— Ты про линди-хоп? — спросила она.
— Именно.
— Ну…
— Давайте, мисс Данхилл! — воскликнула одна из девушек. — Мы хотим это увидеть! — А две ее подружки уже подталкивали Сейди ко мне.
Она мялась. Я крутанулся на триста шестьдесят градусов и протянул к ней руки. Детки радостно закричали, когда мы направились на танцплощадку Освободили нам место. Я потянул Сейди к себе, и после мимолетного колебания она сделала полный оборот сначала направо, потом налево. Ее трапециевидный сарафан не стеснял движения ног. Мы танцевали ту самую разновидность линди, которую Ричи-Дичь и Бевви-На-Ели разучивали осенью 1958 года. Из фильма „Все кувырком“. Естественно. Потому что прошлое находится в гармонии с собой.
Я вновь потянул Сейди к себе, держа за руки, позволил ей отпрянуть. Мы разделились. Потом, как танцоры, оттачивавшие эти движения долгие месяцы (возможно, замедлив обороты пластинки, на пустующей площадке для пикника), наклонились и ударили ногами по воздуху, сначала налево, потом направо. Детки смеялись и одобрительно кричали. Образовали круг в центре зала и хлопали в ладоши в такт музыке.
Мы сошлись, и она закружилась, как балерина, под нашими соединенными руками.
Она чуть сжала мне правую руку и, словно мысль сыграла роль стартера, снова закружилась, как пропеллер, в обратную сторону, ее волосы так и летели, становясь то красными, то синими в лучах прожекторов. Я услышал, как несколько девушек ахнули. Я поймал Сейди и нагнулся, держа ее на руке, перенеся вес на одну ногу, надеясь, что колено выдержит. Оно выдержало.
Я распрямился. Она со мной. Подалась назад. Потом пришла ко мне. Мы танцевали под разноцветными огнями.
Танец — это жизнь.
Танцы закончились в одиннадцать, но на подъездную дорожку к дому Сейди мой „Санлайнер“ свернул только в четверть первого воскресного утра. Никто никогда не скажет вам, что те, кто приглядывают за порядком на подростковых танцевальных вечерах, сначала должны удостовериться, что все уехали, и лишь после этого запереть двери.
По пути к дому Сейди мы по большей части молчали. Хотя Дональд ставил еще несколько
