Человек Номоса

– Нанял их темный человечишка. Как назвался – плевать, все равно настоящего имени не сказал. По виду: купец средней руки. Однако заплатил вперед, и щедро. Обещался потом вдвое добавить. Добавил бы, небось: нож в брюхо. Чтоб концы в воду. Настоящий заказчик, ясно, не 'купец'. Знать бы, кто...

– Толку-то? – буркнул Одиссей, отрываясь от чаши.

– Это верно, племяш. По гнилому подозрению войной на Эвбею не пойдешь. А больше у нас и нет ничего.

Снадобье внезапно стало горьким-горьким. До слез.

– Да, еще: один паскудник за легкую смерть вот что рассказал. Этот самый 'купец' строго-настрого велел: нападете на Лаэртида – кричите: 'Кабан!', да погромче! Мы сперва не поняли: к чему бы? Лучше по- тихому...

– Диомед-аргосец. 'Кабан!' – боевой клич его рода. Далеко, видать, метили, – возвращая пустую чашу, Одиссей зашипел от боли в плече. Почему-то разговор виделся малозначащим, касающимся кого-то чужого, далекого. Будто нытье зуба с дуплом, после изрядного глотка макового настоя. – Меня убить – полдела. А вот Итаку с Аргосом, а заодно и с вами, дядюшки, рассорить! Приехал родич в гости, и не вернулся...

– Да мы уж сами смекнули. И вот что решили: молчать об этом деле надо. Глухо. Вепрь тебя на охоте подрал, и все. Отцу своему, понятное дело, скажи, а остальным, про убийц-то...

– Про каких убийц, дядюшка? Вепрь меня подрал. Слыхал, Эвмей?

– Слыхал, хозяин. Я виноват, не доглядел.

На мгновенье в покоях повисла тишина; и со двора вновь прорвался вопль аэда:

– ...встаньте, чада Пелопсовы,
вы, любимцы Зевесовы,
пряньте, гневно-неистовы:
гребни шлемов волнуются,
будто нива созрелая —
быть грозе!

Чую великий порыв легкокрылых судов

к Илиону!..

Эти слова, прозвучав в густой, словно масло, тишине, вдруг стали тяжким, окованным медью тараном. Пробили смоленые борта вокруг Одиссея; насквозь пронизали забитый всякой рухлядью трюм. Рухнула преграда, до сих пор отгораживавшая звуки песни, несущейся со двора, от вложенного в них смысла – и соленый, горький смысл потоками воды хлынул внутрь гибнущего корабля.

Запах яблок. Страшная сказка.

Елена. Троя. Клятва. Война.

Развод земли и неба.

– А, так ты ведь новость не знаешь! Представляешь...

Дядюшка ошибся: он знает. Но дядюшке об этом знать ни к чему.

...ваше приданое – ихор. Кровь Семьи; серебряная волна в ваших жилах. Вы вернете ее под Троей. Уезжай домой, милый! я не хочу потерять тебя снова...

– ...украл! пока муженек на Крите, эта троянская сволочь...

– Аэд рассказал, что ли? – Одиссей чувствовал: ему становится скучно. Холодно. Мысли – шарики из металла, взятые с ледника. Катаются в горсти, хрустят инеем. Как тогда, в Спарте, перед ночным визитом к Тиндарею; только без любви и бронзы.

– Он самый. Ангелом зовут, пройдоху.

– Ангелом?! Гоните его сюда.

– Знакомец? Младшой, кликни певуна. А мы, пожалуй, пойдем – тебе отдых нужен...

Бабушка Амфитея осталась, но лишь за тем, чтобы строго предупредить вошедшего с поклоном Ангела:

– Ты смотри мне, пустозвонством внучка не донимай! Знаю я вас, болтунов... дай вам волю!..

– Не беспокойся, госпожа! – разлился соловьем Ангел, корча уморительные гримасы. – Великий герой позвал меня, и вот он, я! Явился на зов. Но едва увижу, что скромный аэд надоел богоравному Одиссею, я немедля покину...

– Покинешь, – прервал его Одиссей, глядя, как неохотно закрывается дверь за уходящей бабушкой. – Куда ты денешься? Кто под окном орал?

– Я, – с достоинством ответил аэд.

– Песню сам сочинил?

– А то как же! Мы, златоусты, чужими брезгуем!

Ладно. Любимцы муз – они все с придурью. А Ангел – в особенности.

– Откуда новость узнал? Про Трою, про Елену?

– От гонца микенского. По пути встретил.

'Врет, и глазом не моргнет! Станет гонец останавливаться и со всяким бродягой языком трепать! Так ему, куда надо, за год не добраться...'

– Не к тебе ли, златоусту, гонца слали? – подмигнул рыжий. Больше с целью уличить аэда во лжи.

– Зачем ко мне? Я человек маленький. К Нестору Пилосскому слали; на совет в Микены звать.

– На какой совет?

– На военный. Братья-Атриды громче всех кричат: клятва, все как один...