– Дуй, Эвр!..
– Дует он, дует... и я дую. Не кричи. Вон уж селение, на взгорке!.. отлежишься...
Эвмей, пожалуй, был первым, кто на Итаке заметил исчезновение Одиссея. А какая-то незнакомая девица – статная красотка со строгими, ярко-синими глазами – мимоходом сообщила свинопасу: видела, мол. С котомкой. Одет в дорогу, в дальнюю. По берегу шлялся: на море глянет, на горы, а у самого лицо! – будто навеки прощается!
Фыркнула девица, да и ушла себе.
Вместо того, чтобы немедленно доложить Лаэрту, свинопас опрометью бросился в Форкинскую гавань. Сердце подсказывало: басиленок прячется где-то на корабле, рассчитывая тайно выйти в море. Нет, у Фриниха басиленка не оказалось, и на иных судах – тоже; зато удалось поживиться свежими новостями.
А чуть позже дружки коровника Филойтия сообщили Эвмею о пропаже 'Арго'.
Когда днем корабль кормчего Фриниха вышел в море, на носовой полупалубе бродил туда-сюда свинопас Эвмей. Так и не явившись к Лаэрту с дурной вестью. Чего тут докладывать? – сам проморгал, сам и верну. Потом пускай хоть всю шкуру бичами обдерут...
Иначе шкуру все равно обдерут, а толку?
Высадиться Эвмей рассчитывал под Калидоном, куда, по его прикидкам, собирался бродяга-басиленок. Фриних был того же мнения, дав согласие сделать малый крюк на пути к Коринфу.
Однако погода разыгралась, час от часу становясь все скверней. Сначала едва не сорвало мачту, дальше ветер стал относить корабль северо-западней, вдоль побережья Акарнании. Усилия гребцов пропадали втуне. Эвмей молился, упрашивал, проклинал и святотатствовал – тщетно. Противный ветер угомонился лишь близ Ализии, и кормчий принял решение: пересидеть в ализийской бухте.
Свинопасу решение кормчего было – нож острый.
Удивительное дело: словно чья-то властная рука вела его верным путем. В первом же притоне, где гуляли моряки, заливая скуку дешевым вином, он узнал о лодке 'Арго' и ее странном владельце – верней, бывшем владельце. Упоминание о железной серьге сразу поставило все на свои места. Заверив ализийцев в благодарности Лаэрта-с-Итаки – да-да! ни мало ни много!.. – свинопас ринулся выяснять дальнейшую судьбу басиленка.
Складывалось впечатление, что боги наконец оглянулись: хромого Эвмея подобрала телега, запряженная гнедым лошаком, и возница смутно припомнил рыжего парня, – масть в масть! точно мой лошак! – встреченного им на дороге к Астаку. По счастливому совпадению, вознице нынче пора было возвращаться, а случайно попавшаяся им девица – небось, родная сестра статной итакийки – сообщила о привале на речном берегу, указав короткий путь через холмы.
Правда, трус-возница живо смылся, едва завидев драку.
Зато свинопас успел вовремя.
– Дуй, Эвр! Неси в Калидон!..
– Дует он, дует... несет рыжего...
Чей это голос? Эвмей? – нет...
Круглое девичье лицо склоняется над Одиссеем. Хлопают длинные ресницы – копья ночи. Лук рта изгибается в усмешке... лук и жизнь – одно...
Жизнь.
– Лежи, рыжий... Ну хоть до завтра полежи, ладно?
– Скорей! в Калидон!
– Будет тебе Калидон, будет... Спасибо даймону Телесфору[43], кости целы!.. скоро плясать будешь, рыжий! драться! девок любить! Нравится девок любить, а?
– Любить... надо просто любить...
– Эй! рыжий! да что ты творишь-то?!
– Надо просто очень любить эти руки... эти губы... Надо очень любить глаза, в которые смотришь!.. плечи, созданные для твоих ладоней!..
– Рыжий...
– Надо просто любить...
Было?
Не было?
...наверное, все-таки было, потому что когда завтра Одиссей с трудом поднялся на ноги – дочь хозяйки дома, где приютили бродяг, ибо Зевс любит гостеприимцев, умоляла гостей задержаться еще хоть на денек.
Плакала даже.
Вослед глядела.
Нет, ушли... вон, хромают в свой треклятый Калидон!.. и свора деревенских собак уважительно облаивает лохматого гиганта, молча улучшившего местную породу всего за одну ночь.
Упрямо глядя перед собой, босиком, по ночам заворачиваясь в драный плащ, я шел в эпигоны.
Поди разберись в хитросплетении горных тропинок, просек и ухабистых, раскисших от дождя путей! Дважды пришлось возвращаться на ближайшую развилку: сперва тропа вывела к замызганному лужку с язвами старых кострищ, обрывавшемуся в пропасть; затем – и вовсе обратно. Блуждания сожрали целый
