крайнем случае, если не сложится – с рассветом оказаться на виду у всего острова: в открытую, при многочисленных свидетелях атаковать корабль Телемаха – безумие.
Что ж, мальчишки оказались изрядными прохвостами. Или их такими сделали старики, которых Меланфий давно не брал в расчет, – и, как вышло, зря. Впрочем, какая теперь разница? Щенячья затея провалилась с треском, а перед рассветом гиппагогу встретит некий козопас с тремя боевыми кораблями.
Ночь тянулась мокрой сыромятью; казалось, утро помирает от лихорадки, забыв наступить. Небо заволокло тучами, розовоперстая Эос зябко куталась в меховую накидку, чихая спросонья. Меланфий начал всерьез опасаться: как бы не проморгать гиппагогу в кромешном мраке, свалившемся на море. По его приказу корабли выдвинулись из-за Утеса, разворачиваясь широким треугольником. Все огни были погашены, над водой повисла душная предгрозовая тишина, нарушаемая лишь глухим, едва слышным плеском волн о борта. Дозорные сменялись каждый час, на вершине Утеса дежурила самая глазастая и ушастая троица.
И все равно на душе скреблись хорьки.
Щенок должен бесследно исчезнуть. Вместе с неуклюжей гиппагогой, которую язык не поворачивался назвать 'кораблем'; вместе с ее командой. Удача дважды не задирает хитон. А так: сгинули в море на обратном пути из Пилоса. Бывает. Подозрения разбегутся стаей бродячих собак, да и сдохнут от голода: все доказательства – на дне. Свекор стервы-вдовы тогда отправится в Эреб по вполне понятной причине: больной дед не пережил смерти единственного внука. Прижмут стерву-вдову к стеночке: справит траур и выберет кого-нибудь.
Гладко складывается. Меланфия, ясное дело, не забудут. А забудут – он напомнит. Без стеснений. Меньше, чем серебряной серьгой и долей в 'пенном сборе' не отделаются. Славно выходит. Вкусно. Сытно. Одна беда: возьмешь часть, а хочется целого. Живой-то щенок может оказаться куда полезней мертвого. Отослать сопляка к Гадесу никогда не поздно. А если намекнуть стерве-вдове, что ее ненаглядный сынок жив? – и окажись стерва сговорчивой...
Куда ей деваться?!
Он, козопас Меланфий – герой и спаситель юного Телемаха – становится избранником стервы-вдовы! О, он сумеет поведать, как обманом вызнал подлый замысел
Меланфий облизал губы. Да, красиво. Выйти, назвать убийц поименно. Вслух. Щенок, не будь дурак, подтвердит. И его люди подтвердят. Тогда – все. Покушение на непостриженного наследника. Скверна без очищения. Ни одному живым не уйти! Он, Меланфий, лично позаботится: чтоб никто. Оставшиеся люди Лаэрта помогут: им бы только повод найти. А тут – всем поводам повод! И некий Меланфий возглавит 'пенное братство', одним махом убрав преграды!
Более того: его примут с радостью!
Когда в своих размышлениях он доходил до этого места, у козопаса всякий раз перехватывало дух от собственной наглости. Но, знаете: либо Пан, либо пропал! Или лучше просто, по-тихому, пустить лошадиное корыто на дно – и не ловить Пегаса в небе?
Впервые Меланфий затруднялся сделать выбор.
...мрак светлел медленно, с неохотой. Превращался в монотонно-серую, туманную мглу.
– Корабль слева по носу!..
Меланфий мигом встряхнулся. Плеснул в лицо воды из большого приземистого пифоса, закрепленного у борта, протер красные от бессонницы глаза.
Вгляделся.
На первый взгляд, мгла слева по носу была точно такой же, как и справа, да и вообще с любой стороны. Но это только на первый взгляд. Окончательно проморгавшись, Меланфий различил темное пятно, выползавшее из стылой пелены. Вскоре сомнений не осталось: беглая гиппагога шла прямиком в расставленную ловушку.
– Зажигай огни! Быстрее, ротозеи! Отсекаем с севера и юго-востока...
С гиппагоги их наконец заметили. Послышались крики, приказы кормчего, но было поздно: медлительной посудине не уйти от быстроходных 'вепрей' и 'козы'. Туман быстро редел, и скрыться в нем также не представлялось возможным. Дипрора подошла первой: скользнула впритирку, борт к борту, заставляя гребцов на гиппагоге поднять весла вверх. Кто-то замешкался, и крайнее весло с треском сломалось. Люди Меланфия, хорошо знавшие свое дело, уже перекидывали на гиппагогу деревянные мостки с крючьями, намертво скрепляя два корабля. На 'вепрях' замешкались, и козопас успел подумать: начнись заваруха, пусть первыми в драку лезут людишки
Он так и не принял окончательного решения.
Оставалось положиться на чутье, редко подводившее Меланфия.
Козопас застегнул пряжку пояса, к которому были заранее привешены ножны с мечом. Мигнул двоим, кому доверял больше других – и шагнул на скользкие от росы мостки. Все шло чудесно: выследили, взяли... Лишь два досадных момента слегка портили настроение: до сих пор не принятое решение и... новые сандалии. Дернуло же перед отплытием нацепить эту обнову! Тогда, в горячке сборов, прохлопал ушами, что сандалии явно великоваты. Сзади едва ли не на три пальца отстают. Ходи теперь уткой, шлепай! Людям на смех. Подобные мелочи иногда способны изрядно досадить. Ну ничего, пусть кто-нибудь посмеет засмеяться!
Да и не до смеху им сейчас...
Они сгрудились вокруг щенка: старики, сопляки и беззвучно скалящийся Кошмар. Нет, не сгрудились! Встали. Заслонили. Меланфий скорее ощутил, чем разглядел: перед ним – отнюдь не кучка перепуганной швали. Конечно, им было страшно. Умирать страшно всем. Даже маленькой армии, стоявшей перед козопасом. Медный блеск старческих доспехов. Ножи в руках сопляков. Но главное было не это. Главным был – взгляд. Один взгляд на всех, и сразу становилось ясно: договориться не удастся.
Ну что ж...
