Прошу тебя.
Когда Протесилай выволок избитого попрошайку за ногу и, вернувшись, спокойно принялся поедать жареный козий желудок – моя жена долго смотрела на него. Слишком долго. Слишком пристально. Все молчали. Драка получилась неинтересной. Скучной. Удар Арнеона. Удар филакийца. Все. Тишина. Лишь женщина на балконе стоит, молча глядя вниз, на победителя, и губы женщины беззвучно шевелятся.
'Вы все сдохнете! все!!!'
Рядом громко чихнул мой сын.
Женщина на балконе победно расхохоталась, будто услыхала знамение: ясное, однозначное. На миг почудилось: там, на балконе – черная, старушечья тень. Крылья за спиной: кожистые, злые. А внизу, вместо драконов, даже не крысы – свиньи. Хорошо, что с попрошайкой дрался не я.
Я бы его, наверное, убил.
Строфа-II
Кого боги хотят покарать...
Ладонь на плече.
– Почтенный! Госпожа басилисса приглашает тебя в покои для беседы. Она узнала, что ты – прорицатель, мой господин, и хотела бы...
Я ведь тогда растерялся, няня. Испугался. Я не знал, что тебе сказать. Будто снова на палубе гиппагоги, когда они сгрудились вокруг моего сына: Эвмей, Филойтий, остальные... Годами мечталось: оборачиваюсь, а напротив – ты, нянюшка Эвриклея. Сбылось. Я смотрю в твои выцветшие глаза, взгляд скользит по знакомому с детства лицу, тщетно пытаясь разгладить избороздившие его морщины, – ты должна, обязана откликнуться! Няня, раньше от тебя ничего нельзя было скрыть! няня, это я, я вернулся...
Но ты молча ждала ответа.
Перед тобой стоял прорицатель Феоклимен из Аргоса.
Чужое, обжигающее чувство медленно отступало. Еще немного, и я кинулся бы на всех. Растерзал бы. Прямо сейчас. Голыми руками. Словом. Стрелами. Ножом. Не важно, чем. За узнавание надо платить – я готов дать нужную цену. Я... я действительно готов?!
– Идем, мой господин. Басилисса ждет.
– Д-да... конечно. Идем.
А Эвриклея уже мимо меня смотрит. На Протесилая, залитого вкусным жиром. Как он жует, сутулясь и смешно шевеля ушами. Почему ты так пристально смотришь на филакийца, няня? Неужели не видишь, кто стоит рядом с тобой?!
– Сюда, мой господин...
Легонько поскрипывают, напевая полузабытую мелодию, ступени под ногами. Хочется лететь птицей, но каждый шаг дается с трудом. Словно в подошвы сандалий залили по паре талантов свинца. Сердце гулко охает, жалуясь, в такт шагам. В ушах нарастает далекий звон. Что со мной? Я боюсь? Чего?! Ведь я же вернулся! Я дома! Сейчас наконец увижу свою жену: близко-близко. Я к ней плыл все эти годы. К ней, к сыну, к отцу...
'...тайные ходы нужны, когда не любишь. Тогда ломишься силой, подкрадываешься со спины или идешь в обход. Когда любишь, просто идешь. Навстречу; без тайны.'
– Прошу, мой господин.
Меня ослепило рыжим огнем. Лицо женщины в высоком кресле смазалось перед глазами, поплыло... Не вижу знакомой комнаты, мебели, утвари, не вижу ничего вокруг – только лицо моей жены. Лицо украденных у нас двадцати лет счастья. Слабый образ тает в тумане; в седом тумане Океана, разделяющего двоих. Ты плачешь, Одиссей, сын Лаэрта? Нет, ты правда плачешь?! Плюнь на все! На свою дурацкую личину, на заполнившую двор
Она узнает. Она обязательно узнает...
– Радуйся, басилисса. Я Феоклимен, сын Полифейда, прорицатель.
Ты ли это, рыжий?! Или к твоей жене взаправду пришел некий Феоклимен из Аргоса, совершенно чужой человек – рассудительный мудрец вместо опрометчивого безумца?!
– Радуйся, Феоклимен, сын Полифейда. Присядь в это кресло. Я хочу поговорить с тобой. Сейчас нам принесут вина и... Что желает к вину мой гость?
– Жареных в меду орешков. С детства их люблю.
Вспомни! Ведь когда-то я уже говорил тебе об этом! Ты только-только переехала из Спарты на Итаку, всего стеснялась...
– Мой муж тоже любил медовые орешки, – Пенелопа делает знак служанке, ждущей у входа в покои. Равнодушный, отстраненно вежливый жест. Да, ты изменилась, дочь весельчака-Икария и долинной нимфы. Стала старше, жестче. Не прелесть хрупкой и порывистой юности, но зрелая женственность на грани увядания, спокойная и надежная. Тебе под сорок, рыжая моя. А мне... мне...
– Почему же: 'любил'? – слова даются с трудом. В горле поселился чужак, он мерзко косноязычен. – Твой муж жив, басилисса! Я знаю, многие лгали тебе, надеясь на подарки. Ты устала верить, ждать и надеяться – но я ясно вижу скрытое от зрячих слепцов. Твой муж жив!
– Говори, Феоклимен, сын Полифейда! Говори! Я слушаю.
Подалась вперед. Глаза загорелись, на лице румянец – пятнами. Сейчас вспыхнет факелом. Ожидание, тоска: сухая солома. Брось искру... А я, свинья последняя, комедию перед ней ломаю! Ну хорошо, вот тебе еще подсказка: догадайся!
