'Тайные ходы нужны...'
– Верь мне, басилисса! Клянусь очагом этого благословенного дома, клянусь трапезой за вашим столом: твой муж, Одиссей, сын Лаэрта – близко!
– Говори, Феоклимен! Говори...
Как ей идет этот темно-зеленый гиматий: блеск отлива, золото каймы по краю! Шелестит, искрится, переливается волна ткани, зелеными звездами горят в ответ глаза басилиссы, рыжей зарей полыхают волосы. Я влюблен. Я – безумный мальчишка.
Почему я медлю, идя по лезвию?!
– ...твой муж совсем рядом! Недолго осталось тебе, басилисса, терпеть домогательства своры женихов. Одиссей все знает. Скоро, скоро положит он конец их бесчинствам! Верь мне, басилисса!
– О, как бы я хотела верить тебе, прорицатель!
Служанка, бесшумная и молчаливая, как тень, ставит на столик кубок с вином. Блюдо с орешками. Исчезает по мановению руки басилиссы. Конечно, тени негоже присутствовать при нашей беседе. Нашей возвышенной, трогательной, достойной запечатлеться в веках беседе! Я пригубил вина. Жаль, оскомина от сказанного осталась: не смыть. Чтобы хоть как-то снять эту дурацкую возвышенность, нахально захрустел орешками. Действительно, с детства их люблю.
– Да, я очень хотела бы тебе верить... – она словно очнулась. Вгляделась в меня пристальнее.
Ну же!
– ...если слова твои сбудутся – ты ни в чем не будешь знать нужды! Я слышала, ты бежишь от кровников? Ищешь очищения?! Если мой муж вернется, он с радостью очистит доброго вестника. Так ты говоришь, Одиссей, неузнанный, скрывается на Итаке?
– Да, басилисса. Я вижу это так же ясно, как вижу сейчас тебя.
– И что, давно он вернулся?
Глядит с надеждой, когда надо бы – с радостью. Не узнает. И не узнает, пока я сам не откроюсь. Мне ведь еще нет двадцати пяти! Кто бы поверил в такое – после двух десятилетий разлуки?! Никто. Да, я могу быть очень убедительным. Могу
'Тайные ходы нужны, когда не любишь. Тогда ломишься силой, подкрадываешься со спины или идешь в обход...'
– Недавно, басилисса. Двух дней не прошло.
– ...двух дней не прошло... – задумчиво повторяет она, вновь глядя куда-то мимо меня, в одной ей ведомую даль. 'Совсем как няня во дворе!' – обжигает непрошеная мысль. Няня тогда смотрела на филакийца. А Пенелопа...
– Скажи мне, Феоклимен, что за человека привел в наш дом свинопас Эвмей?
– Госпожа имеет в виду старика-нищего? Которого ты поспешила с балкона объявить своим гостем?
– Да-да, именно его! Вы знакомы?
– Нет. Я даже не знаю его имени.
– Жаль... Но ты хотя бы знаешь, откуда он явился? Чем занимался раньше?
– Я мог бы спросить у птиц, богоравная. Но для этого мне потребуется некоторое время. А так... Слухи, пересуды. Говорят, он воевал под Троей, потом у берегов Айгюптоса... был в плену у феспротов, бежал...
– ...Воевал под Троей... Айгюптос... был в плену...
Пенелопа бессвязно повторяет сказанное, как в бреду. О небеса! – кажется, я научился понимать. Она думает, что Протесилай – это я! Здесь филакийца никто не знает. Эвриклея и Ментор видели его один раз мельком в Спарте, во время сватовства к Елене, и наверняка не запомнили. Теперь моей жене, ослепленной иглами надежды, легче признать мужа в незнакомом старике (двадцать лет войны не красят человека!), чем в молодом болтуне-прорицателе, сидящем напротив. История повторяется! Когда Протесилай вернулся домой, его тоже никто не узнавал, пока он не разнес в щепки деревянного идола, занявшего чужое место в супружеской постели. Сейчас я оказался в шкуре филакийца, а он, сам того не желая – в моей! Что должен сломать, разнести, разрушить я, Одиссей, сын Лаэрта, – чтобы рухнула наконец преграда, разделившая меня и мое возвращение?! мужа с женой?! скитальца и родной дом?!
Подскажите!
'Когда любишь, просто идешь. Навстречу; без тайны.'
– ...спасибо тебе, прорицатель. Ты вселил надежду в мое сердце. Да, Одиссей здесь – и горе
О небо, что ты говоришь?! Теперь уже я не узнавал свою жену. Разъяренная львица, жаждущая крови, была передо мной.
– Успокойся, басилисса! К чему желать смерти этих жалких людей?
– Нет!
– Изгнание, позор много хуже...
– Нет! Ты зорок, но глуп, прорицатель! Они должны ответить за все! сдохнуть! как псы, как мерзкие шелудивые псы!..
Покои наполнились торопливыми шагами: Эвриклея, две служанки...
– Тебе лучше уйти, гадатель. Басилисса расстроена.
