спасительного полумрака, или умело притворяются…
– Садитесь, – повторил Слепец, идя меж советниками; и те переглядывались, словно только сейчас заметили внешнее сходство раджи и регента.
Боги! – осанка, рост… голос…
– Садитесь, говорю!
Собравшиеся медлили внять приглашению. Лишь когда Слепец опустился в высокое кресло эбенового дерева с резной спинкой и подлокотниками в виде львиных лап, а его супруга Гандхари устроилась рядом на атласных подушках, с отчетливым вызовом поглядывая на вершителей судеб Хастинапура, все чинно расселись на скамьях.
– В следующий раз я бы рекомендовал вам говорить потише, – снова усмехнулся незрячий владыка. – Я услышал вас еще за два коридора отсюда. Разумеется, мой слух слегка превосходит возможности обычного человека, и все же… Впрочем, я пришел сюда говорить не о моем слухе, – оборвал раджа сам себя. – Более того: говорить буду даже не я, а моя супруга. После сожжения тела раджи Панду, моего несчастного брата – да обретет его душа райские миры! – Гандхари поведала мне, отчего, по ее мнению, умер бедняга. Поскольку вы собрались здесь именно по этому поводу, я решил, что вам будет небезынтересно узнать кое- какие обстоятельства. Рассказывай, любимая! И не стесняйся: здесь все свои…
Свои покорно внимали.
Когда у двух молодых женщин появляются общие заботы, это сближает.
Не то чтобы у Мадры-Радости, супруги благородного Альбиноса, и Гандхари-Благоуханной, супруги царственного Слепца, были совсем уж общие заботы, но… Посудите сами: главное для женщины (уточняем: для достойной женщины!) – что? Ну, отвечайте, не стесняйтесь, не краснейте, мы ждем…
Ну?
Ничего подобного! Главное – это семья. Дети и муж. И вот с этим главным у обеих оказалось далеко не все слава богу.
На том и сошлись.
Гандхари вот уже двенадцатый месяц ходила со вздувшимся горой животом. 'Чудо! – шептались обалделые мамки. – Чудо из чудес!' Но чудеса чудесами, а бедняжка все никак не могла родить, хотя любые мыслимые сроки напрочь миновали. Один лишь человек был доволен: сводный брат Грозного, великий мудрец и подвижник Вьяса-Расчленитель. Время от времени сей чернокожий урод наезжал в Город Слона и колдовал над чревом Благоуханной. Бурчал мантры, удовлетворенно моргал янтарными глазищами и строго-настрого наказывал ждать; ждать и ничего не предпринимать. Все, мол, будет хорошо. Вот сам бы походил год в тягости, помучился тошнотой да головокружением – посмотрела бы Гандхари на него, как бы ему было хорошо!
Любая аскеза пред такой мукой – дхик!
В общем, женщина томилась затянувшейся беременностью, а предпринять что-либо боялась – как бы еще хуже не стало!
Мадра же, наоборот, истово мечтала забеременеть, родить сына, а лучше – двойню; да и просто соскучилась Радость по радости, по крепкому мужику. Но добродетельный муженек словно забыл о существовании младшей жены, супружеское ложе обходил десятой дорогой – и как-то раз Мадра не выдержала.
Поделилась горем с подругой.
– Небось, к Кунти шастает, – посочувствовала та.
– Если бы! Кунти тоже сама не своя, вчера на меня окрысилась: мол, каким я распутством раджу приворожила, что к ней он и носа не кажет?! Ну, слово за слово, поговорили про распутниц… Оказалось: обе сидим с носом, обеих муж забыл!
– На сторону бегает? – деловито предположила жена Слепца.
– Да нет, вроде… В лесу сидит сиднем, ашрам себе построил, будто и не раджа, а аскет-молчальник! 'Кто, говорит, в почете или презрении обладает душой, омраченной страстью, и приобщается подлым взглядом к подлому образу жизни – тот идет по пути собак!' Хотя кто их, мужиков, породу кобелячью, знает?! Всех собаками славит, а сам на блудливую суку хвост задирает!
И Мадра горько заплакала.
– А вы бы с Кунти помирились, да вместе бы и насели на муженька: пусть ответ дает, за что вас- красавиц обижает?
– Боязно насесть-то! Запретно жене с мужа за такое спрашивать…
Однако через некоторое время (видимо, вняв дельному совету) обе жены Панду подступили к супругу с вполне откровенным и однозначным вопросом.
Отмолчаться Альбиносу не удалось; и рассказал сей лев среди мужей, а также носитель славы Кауравов, женам вот какую историю:
Вскоре после второй свадьбы поехал он на охоту. Охота себе как охота, езжай-стреляй, только случилась оказия – остался раджа в одиночестве. Свита отстала, потеряла его из виду, и только слышна была за деревьями перекличка ловчих и рык охотничьих леопардов.
Золотисто-рыжую лань Панду заприметил издалека. Тело животного было наполовину скрыто кустами арка, но Альбинос решил, что не промахнется – и уж лучше бы он промахнулся!
Увы.
Лань дернулась и издала почти человеческий крик. Пять стрел, в считанный миг поразив животное, смертельно ранили его, но не убили сразу. Панду прянул из седла, вытаскивая нож и собираясь прикончить добычу…
И тут все волосы на теле у раджи встали дыбом – ибо лань заговорила с ним человеческим голосом. Был этот голос холоден и безжалостен; даже боли от многочисленных ран не ощущалось в нем.
