захотелось?
– Красильщика? Что ты, Карнушка, не было такого! Троицей клянусь, не было!
– Ладно, – снова отвечаешь ты.
Сари на царице Кунти относительно новое.
Свежевыкрашенное.
С вышивкой.
Ладно… не с ней о том беседовать.
– Ты грамоту от Грозного мне передай, – на плечо ложится мягкая ладонь Кришны. – Они в ссылку быстрей, чем в рай, побегут. Им она за счастье. А сам уезжай. От греха подальше. Я ж вижу: у тебя руки чешутся… По дороге почешешь. Я вчера пропуск на отъезд от Панчалийца получил, со всей свитой… вывезу дураков. Договорились?
– Спасибо, – отвечаешь ты, накрывая ладонь Баламута своей. – Спасибо, Кришна. Считай, я твой должник.
– Считаю, – без тени усмешки отвечает Кришна.
И ты забываешь спросить у него: откуда Черному Баламуту стало известно место укрытия Пандавов? Ну, узнать их для неглупого человека было просто: небось, на 'Свободном Выборе' пошумели изрядно… А дальше?
Следил, что ли?
Зачем?
Ты поворачиваешься, отбрасывая вопросы, как отбрасывают прочь надоедливого щенка; ты поворачиваешься и выходишь наружу.
Да гори они все синим пламенем!
Вслед смотрит царица Кунти.
– Маленький мой… – шепчут белые губы. – Маленький мой… ушастик…
Черный Баламут сдержал свое слово.
Единственное, что задело Кришну за живое: люди каким-то образом прознали истинную подоплеку гибели красильщика Харши. Правда, волей молвы место действия перенеслось из Кампильи в Матхуру, а погибший превратился в злоязычного и злоумного владельца прачечной, чуждого милосердию… впрочем, неважно.
Важным было другое: впервые флейта опробовалась в заведомо провальных обстоятельствах – при большом стечении народа, потрясенного убийством земляка.
И ничего, получилось.
Любят.
Все любят: и кампильцы, и пятерка спасенных братьев, получивших в дар краденые одежды вкупе с прочим барахлом, и мамаша их замученная любит, и Опекун Мира, чей безмолвный приказ погнал Кришну в Кампилью, для знакомства и присмотра за неугомонными Пандавами; и наивный Ушастик, чьи серьги…
Да, серьги.
Жалко.
Глава девятая
ИНДРОГРАД РОЖАЕТ ГОСПОДИНА
– Скорее! Едут!
Вопль мальчишки-наблюдателя, примостившегося на самой верхушке громадного карпала, сперва всполошил стаю воронья, и птицы черной тучей прянули в небо.
Следом очнулись люди.
Как был, голышом подхватившись с циновок, Карна опрометью вылетел из шатра. И со всех ног кинулся к берегу самой языкатой в мире речушки, прозванной в честь богини красноречия. Видимо, богиня во время оно соизволила омыть здесь ноги, иначе только шутнику или придурку взбрело бы в голову назвать эту поилку для коз – Сарасвати, то бишь 'Богатая Водами'. Впрочем, Карне сейчас было не до названий, богинь и шутников.
Следом спешил верный слуга с ворохом одежды, поминутно роняя то повязку для чресел, то размотанный тюрбан, то пояс с пряжкой из черненого серебра. К плебейским выходкам господина слуга давно привык. И все-таки: негоже знатному встречать еще более знатного, сверкая с кручи голой задницей…
Из-за поворота дороги на противоположном берегу сперва раздался громоподобный топот – а вскоре и показался слон-гигант. Белый. Не боевой: где наконечники на бивнях? где металл налобника? да и беседка на могучей спине сверкает украшениями вместо того, чтоб щетиниться копейными жалами. Но в эту минуту слон казался самим Айраватой-Земледержцем: тяжко попирая землю, он несся ожившим холмом, терзаемый стрекалом в руках бешеного ездока.
И вовсю трубил на бегу, будто узрел самку в течке.
Острый глаз Карны сразу разглядел: ездок не просто бешеный. Он и в самом деле Бешеный. А позади него в углу беседки сидит на сложенных вчетверо коврах Боец. Мрачней тучи. Губы кусает. Чистый Индра в гневе: того и гляди, разразится перуном. Впору ждать, что следом из-за поворота выметнется не отставшая свита, а буйная дружина Марутов с молниями наперевес.
Слон с разбегу вломился в речную гладь, заставив 'Богатую Водами' встать на дыбы, и в сверкании
