засадах. — Не стрелять! Без команды не стрелять. Дать немцам втянуться в улицу.
Громче и громче верезжанье вражеских моторов. Первый танк немецкой колонны включил свет, и луч фары скользнул по камням мостовой, ободранным на каждом перекрестке гусеницами русских машин. Но немцы не заметили этого, уверенные, что гвардейцы ушли из города.
Когда передняя «пантера» прошла квартал, где в засаде стояла, высунув кончик ствола, последняя из восьми «тридцатьчетверок», грянул залп. Моторы противника захлебнулись огнем бронебойных, и пожары заколыхались по мостовой, отражаясь в окнах зданий. Еще залп — и огромных факелов на улице стало больше. Уцелевшие «тигры» и «пантеры» сшибаясь, шарахнулись назад. Их хорошо было видно на освещенной улице, и гвардейцы продолжали спокойную стрельбу в упор. Рассыпались трели автоматов, не давая никому выскочить из зажженных танков. Ушли только те машины противника, что не успели втащиться с площади в улицу. Они пустились наутек.
— Прекратить огонь! — скомандовал Семенов.
В бою на площади нервы Юрия не выдержали, и он решил, что бессмысленно перестреливаться с превосходящим количеством танков противника, не используя маневренности своих машин. Он подал по радио команду: «Отходим назад!» И в горячке не сказал куда. Пропустив свои танки с площади в улицу, он стал догонять их.
Юрий видел, как к нему на машину вспрыгнул Погудин, но, когда тот обругал его, не стал разговаривать с ним. «Тридцатьчетверка» Юрия выехала на окраину. Остальных танков не было. Он в ужасе вылез из башни и осмотрелся.
В первый миг он пришел в бешенство. «Не выполнять моих приказаний! Под трибунал отдам!» Юрий знал всех командиров танков как дисциплинированных боевых офицеров. Он перебрал их по памяти. Ни один из них никогда не мог быть заподозрен в непослушании начальнику. «Так почему же они не выехали из города?» — всплыл у Юрия вопрос.
Он представил себе всю нелепость своего положения: «Ну, да. Теперь скажут, что я струсил и удрал из города. Бросил свое подразделение…»
— Товарищ лейтенант! — жалобно спросил механик Ситников. — Что ж мы стоим тут?..
— Возвращаемся на площадь! — раздраженно скомандовал Юрий. — Вперед!
Танк на месте повернулся юлой и помчался к центру. Юрий подгонял механика и думал, удрученный и злой. «Все это Погудин, наверно, натворил… Повезло же мне на друга… Что ни день — то новые сюрпризы!..»
— Лейтенант! Рация Семенова нас вызывает, — сообщил Юрию радист. — Включаю вам.
Юрий крепко прижал наушники. В них слышался спокойный голос радиста из экипажа Семенова: «Я — Ураган. Произошло недоразумение. Произошло недоразумение. Ждем вас. Ждем вас».
— Отвечай, что едем! — Быстрее, Ситников! — разнервничался Юрий.
Танк летел по темным пустынным кварталам. Нервозность командира передалась и механику, который видел, что творится неладное. На развилке улиц Ситников повел машину правее. Через несколько минут они выехали снова на окраину.
— Ты что, с ума сошел? — Юрий готов был спуститься к механику и отколотить его. Тот оправдывался:
— Потерял ориентировку, товарищ лейтенант. Потеряешь спокойствие — все потеряешь.
— Замолчи! — приказал Юрий.
— «Пантеры»! — сообщил башнер Миша Пименов. — Разрешите, товарищ лейтенант вдарить?
— Погоди, я сам.
Со всей злостью, которая только кипела в нем, Юрий взял в перекрестке орудийного прицела танк противника. «Пантеры» выползали из улицы неподалеку, еле заметные в предрассветной полутьме, направлялись в сторону от Райхслау.
Гвардейцы в центре города услышали, что где-то в стороне ухнуло орудие «тридцатьчетверки». Еще раз и еще. Потом в дальнее улице послышался лязг гусениц и пулеметная очередь.
— Кто там орудует? — спрашивали друг у друга.
— Наверное, бригада подошла.
— Нет, одна коробка гудит.
Николай послал трех автоматчиков разузнать, в чем дело. При ярком огне пожаров было незаметно, как подкрался рассвет. К серенькому небу тянулись длинные клинья копоти. Немецкие танки стояли, как дымящиеся головешки, в одну линию, опустив к земле свои пушки, будто набалдашники дульных тормозов им теперь были не под силу. Внутри негромко разрывались снаряды.
Вернулись автоматчики.
— Там танк Малкова, — доложили они Погудину.
— Где?
— Стоит на окраине, а дальше на бугре Две «пантеры» горят…
В конце улицы показалась легковая автомашина. Полковник с капитаном Фоминым привстали в ней, издали увидав результаты боя.
— А что ж вы доложили, что противника нет? — спросил командир бригады. — Где командир роты?
— Ведет бой, здесь, недалеко, добивает остатки противника, — ответил Николай.
— Один? Что это он подразделение оставил?
— Он там, товарищ полковник, на окраине еще двух зажег.
— Тут что-то не так, — усомнился комбриг. — А? Иван Федосеевич, как ты думаешь?
Капитан Фомин пытливо глянул на Николая, потом на Семенова.
— Конечно не так. Ну-ка, докладывайте.
— Разрешите мне, — Николай выступил вперед. — Сказать по правде, я ничего не понимаю, что с Малковым. — Он рассказал все происшедшее за ночь и добавил: — Может быть, я виноват, что изменил его замысел, что танки встали в засаду, а не вышли из города. А может быть, он попросту струсил?
Фомин сказал строго:
— Разве Малков трус? По-моему, нет. Хорошо, что вы столько немецких танков переколошматили. А если б противник уничтожил все наши танки? Кто был бы виноват? А?
— Я, — ответил Николай и с тревогой посмотрел на командира бригады.
Полковник посмеивался: он был очень доволен результатом боя и решил в остальном разобраться после.
— Молодцы! Воюют себе, а я потихоньку еду и не знаю. Малкова вызывал, вызывал, а он разведочкой занимается. Кто ж за него? Этот разгром кто учинил?
— Гвардии лейтенант Семенов, — предупредил Николай.
— А говорят, что он рассеянный. Значит, по рассеянности переколошматил немцам все коробки? Молодец! Сколько их?
— Не знаю, товарищ гвардии полковник.
— А-а. По рассеянности не посчитал? Пойдем-ка, Погудин, пересчитаем. А Иван Федосеевич пусть займется разведчиком. Вызовите Малкова по рации, — приказал он Семенову. — Потом радируйте начальнику штаба — пусть посылает сюда все танки кроме штабного.
По чистенькому тротуару, кое-где раздавленному по краям, комбриг и Погудин пошли по улице. Сожженные немецкие машины, как на параде, выстроились по середине дороги, и полковник с удовольствием считал их про себя.
— Я вчера письмо получил, — начал он рассказывать, видя, что Николай чувствует себя неловко после строгого замечания Фомина. — Письмо одной девушки из Тагила. Земляки много пишут, нашей бригадой интересуются…
На каждом перекрестке, через коротенький квартал, у «тридцатьчетверок», обращенных орудиями на сожженные «пантеры» и «тигры», полковника приветствовали экипажи с десантом. Комбриг жал каждому командиру танка руку, говорил: «Молодцы!» и продолжал рассказывать Погудину, когда шли дальше:
— А эта — фрезеровщица с завода — пишет, что вся ее жизнь только в нашей бригаде. Когда слышит в приказе Верховного Главнокомандующего мою фамилию, то норму на триста процентов выполняет, — он с шутливой гордостью поднял палец кверху. — Она спрашивает о своем знакомом, — полковник выделил
