— Да. Силы в народе у них мало.
— Сила-то есть в каждом народе, — поправил санитар. — Ей только надо правильное направление дать. Вот у нас направление какое? К коммунизму. Правильное? Единственно правильное. И мы на этом направлении такую силу имеем, что любого сшибем, кто на дороге встанет. А у немцев была не идея, а чорт знает что.
— Конечно, это не идея, — согласился автоматчик.
А дядя Ваня горячился:
— Напихали фашисты в головы немцам дерьма. Как дурной брагой опоили. Пьяным немец в драку полез. — «Уничтожу Россию!» — а протрезвел — видит: лежит он побитый.
Николай был доволен, что его бойцы говорят о таких вещах. Но спрятал улыбку и прошел в дом. Он все думал о Юрии и сейчас пожалел, что не сказал ему, когда не дал рекомендацию: «Ты, Юрий еще политически малограмотен». И, может быть, это не привело бы к ссоре? Они бы договорились, что будут вместе заниматься, Юрий будет готовиться…
Мысль о политической отсталости Юрия, пришедшая в голову при разговоре солдат, понравилась Николаю. Она казалась очень верной. Когда затевалась беседа о политике, Юрий всегда отделывался одними общими фразами или молчал. Николай задумал серьезно поговорить с ним, выложить все начистоту. «Я как коммунист и сам виноват в этом немало, — решил он. — Все считал его грамотнее себя — вот и проморгал».
Они не перекинулись ни словом и тогда, когда поехали в Райхслау. Небольшая группа танков шла по асфальтовой дороге. Кругом была тишина и спокойствие. Николай, сидя у башни, на крыле машины Юрия, поглядывал по сторонам.
Ему не нравились окружающие пейзажи. Как будто бы и поля также снегом покрыты, да только снегу маловато. Февраль, — а на буграх всюду голые плешины коричневой земли. И роща вдали похожа на лесок — тоже тополь и осина. Да только деревья обнесены забором: это роща какого-то богатого «фона», она не для всех. И дорога хороша, мощеная, широкая, едешь по ней — ощущаешь пространство. Да только на каждом полукилометре стоит деревня. Теснота такая, что в глазах рябит от черно-желтых табличек: «Загансдорф», «Валенсдорф», «Трибельсдорф».
Николай всматривался вперед, ожидая увидеть, ну хотя бы, немецкий обоз. Но пустынно на асфальтовом шоссе. Никого — и в деревушках.
Германские войска отступали. На них обрушился небывалый по силе удар на всем фронте от Балтики до Карпат. Советская Армия прорвалась на территорию Германии. Советские танки, обгоняя отступавшего противника, появлялись там, где их меньше всего ожидали. Уже не было единой линии фронта. Немецкое население, напуганное рассказами Геббельса о большевиках, наспех собирало пожитки и уходило на запад.
Николая угнетало, что они не разговаривают с Юрием, он встал и хотел заглянуть через верхний люк к нему в башню. Танк дернулся, прибавил скорость, Николай чуть не упал. Он глянул вперед и увидел на шоссе колонну эвакуирующихся жителей.
— Лейтенант! Цивильные! Немцы! — кричали автоматчики.
«Тридцатьчетверки» настигли колонну, которая рассыпалась по обочине шоссе, и остановились. Юрий выбрался до пояса из люка и приготовился что-то сказать немцам.
Женщины, дети, старики бросились в придорожную канаву, закрывая головы руками. Спины их дрожали. Нагруженные домашним скарбом детские коляски, велосипеды, тележки, тачки были брошены тут же. Разорвалась чья-то подушка, и ветер гнал по глянцевитому асфальту белый пух.
Николай не без иронии спросил Юрия:
— Ну, что делать будем?
Юрий сердито отмахнулся, не желая с ним разговаривать.
— Разворачивай башню, — язвительно посоветовал Николай, — наводи пулемет.
— Ты что? С ума сошел? Это же мирное население — дети, женщины! — Юрий не понял иронии.
— Наконец-то ты начал кое-что соображать, — с усмешкой проговорил Николай. — Вот ты им и скажи: мы не германский народ пришли уничтожать, а фашизм.
— Ну тебя к чорту, с твоей политграмотой, — Юрий Нервничал. — Ты вот лучше скажи: приказано возвращать всех их обратно по месту жительства. Как вот их называть? Господа или граждане?
— Скажи просто: немцы. Им надо, как следует, объяснить, чтобы они нас не боялись. — Николай, видя нерешительность Юрия, перешел на тон, не допускающий возражения: — Давай, давай, говори: «Эй, немцы! Вставайте!»
— Немцы! Вставайте! — крикнул Юрий по-немецки.
— Громче кричи: вставайте, немцы! Идите домой! — диктовал Николай. — Мы вас не тронем, потому что мы пришли уничтожать фашизм…
Юрий переводил.
Сперва, робко поворачивая головы, привстало несколько женщин. Затем начали вставать остальные, Поднимая руки вверх. Глаза у всех были круглыми, остановившимися, во взгляде сквозь страх сквозило любопытство и недоверие. Потом немцы, поглядывая друг на друга, начали опускать руки.
На танках стояли автоматчики, из люков выглядывали танкисты. Их лица, освещенные ясными живыми глазами, были совсем непохожи на те, что рисовались на геббельсовских плакатах, развешанных на улицах Германии. В них виделась сила, смелость, благородство. Кто знает, что подумал старик в замасляной кожаной фуражке, когда он посмотрел на шлемы танкистов с красными звездочками, шагнул вперед, поднял кулак над головой: «Рот фронт»!
Две старухи тащили старика назад и шикали на него. Он не обращал на них внимания и повторял: «Рот фронт!»
Юрий замолчал. А Николай настаивал:
— Скажи им, что мы за мир, за мирное германское демократическое государство!
Юрий заупрямился:
— Ну, это ты уж сам. Я не агитатор, — я солдат.
Николай сощурился и вполголоса произнес:
— Все коммунисты должны быть агитаторами.
— Ну, знаешь, — вспылил Юрий, — я не позволю издеваться над собой! Все! Возвращайтесь по домам! — приказал он немцам. — Поехали!
Он опустился в башню, а Николай наклонился над ним и добавил с подчеркнутым сожалением:
— Какой ты аполитичный человек!
Юрий захлопнул крышку люка у него перед носом.
Немцы продолжали стоять. Вид у них был растерянный. Десантники начали кричать им: «Гитлер — капут! Война — капут! Геббельс — капут! Геринг — капут! Идит — домой! Хауз! Хауз!» Немцы натянуто заулыбались, закивали, стали собирать свои пожитки. Дядя Ваня, глядя на них исподлобья и свертывая цыгарку, сказал:
— До какого унижения довел людей этот проклятый фашизм!
Николай вздохнул и, положив руку на плечо санитара, с болью в голосе произнес:
— Эх, Новиков, Новиков! Почему мы с тобой не знаем как следует немецкого языка? Им бы, знаешь, что сейчас рассказать? Стихи. Гете стихи я вспомнил, в школе еще учили. Это у немцев поэт великий был. Он так писал: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой».
— Да-а, — серьезно подтвердил санитар, пощупывая усы, — у немцев тоже водились великие люди. Эрнст Тельман, например…
— За-аводи! — донеслась из башни радиокоманда Юрия. Танки качнулись, будто силились оторваться от дороги, тронулись и, шлепая гусеницами, начали набирать скорость. Вечерело.
Ночью, когда стало совсем темно, как в крытом окопе, десять танков ворвались в мертвые улички немецкого города. Ни выстрела, ни немца, ни одного светлого окна — пусто. Сбавив газ, машины с десантом на броне дошли до центра и сгрудились на небольшой площади.
Юрий вышел из танка, застегивая кожанку на все пуговицы. Николай спрыгнул за ним.
— Давай занимать круговую оборону.
— Без тебя знаю. — Юрий, имея под командой десять машин, старался говорить тоном,
