не могла из-за опасений политических преследований, многие из них решили поступить во французскую армию, чтобы в ее составе сражаться и за свою родину. Тысячи бывших эмигрантов из России в результате пополнили Французский иностранный легион. Большая часть их погибла в тяжелейших боях, куда бросали легионеров для исправления ситуации в наиболее угрожаемых местах. Лидия Крестовская, секретарь организации «Общества помощи русским волонтерам во Франции», которая всячески заботилась о находящихся на фронте русскоязычных легионерах, оставила ряд документов и собственных записок об этих днях. Ее муж также был «добровольцем», легионером, павшим во время одного из боев. Она так описала добровольный порыв русской эмиграции в августе 1914 г.: «Еще вчера, совсем чужие, различные классы и национальности строились в ряды, то суровые, то смеющиеся, увлеченные своего рода спортом забурлившей вокруг жизни. Необыкновенно различен был состав лиц, почему-либо пошедших в волонтеры: журналисты, писатели и художники, ремесленники, старьевщики — все это гудело, создавая бесформенную, но жуткую силу. И, естественно, во главе ее должен был стать тот авангард русского волонтерства, от которого теперь осталась лишь маленькая группа покалеченных, рассеянных по миру людей… Больше 9 тысяч русских прошли через рекрутские наборы, а на утро найденных годными к строевой службе в количестве почти 4 тысяч человек отправили на обучение в лагеря, а потом на фронт, с которого немногие вернулись обратно»[38]… Ниже из ее сборника, ныне в России практически недоступного, будут представлены в данной книге разные материалы, главным образом, письма самих легионеров. С самого начала Первой мировой войны Французский иностранный легион воевал как полк в составе Марокканской дивизии. Именно введение в бой Легиона в сентябрьские дни 1914 г. на позиции у Мандеманна решили исход дела. Как известно, вокруг этой позиции и развернулась знаменитая историческая битва, которая и принесла спасительную для Франции победу на Марне, самом трудном участке на франко-германском фронте. Более половины своего состава потерял тогда Французский иностранный легион в тех боях, но Франция была спасена ценой жизни легионеров. Сам маршал Фош отмечал тогда роль Легиона в спасении Франции. Да, но какой ценой! Тысячи солдат Марокканской дивизии, среди которых было особенно много арабов и берберов, пали за чуждые им интересы… Для тысяч русских добровольцев, революционеров радушие, которое оказали им парижане при отправке в армию, обернулось довольно неприятными условиями жизни во Французском иностранном легионе. Они, привыкшие к тому, что в русской армии офицеры и унтер-офицеры с ними нянчились и применяли меры физического воздействия только в исключительных случаях, что немедленно становилось «достоянием общественности», которая начинала трубить «о проклятом деспотизме», были поначалу просто шокированы порядками в республиканской армии. Об этом свидетельствует бывший революционер Киреев, попавший в Легион и однажды провинившийся: «…намедни стоит француз-капитан, мне разные поганые слова в морду сыплет, словно горох. Смотрю — дело плохо, в «пузыре» он, значит, на меня! Ажно покраснел весь со злости. Стою я перед ним, как дурак, серьезно, этак, по-российски, гляжу, а сам про себя и думаю: «В Расее я бы те в морду дал, а здесь ничаво не сделаешь»[39]… В 1915 г. Французский иностранный легион принял участие в кровопролитной Дарданелльской десантной операции Антанты, в ходе которой легионеры высадились на полуострове Галлиполи, откуда они тщетно, в составе войск французского экспедиционного корпуса и английского десанта, пытались развить наступление на Стамбул. Характерно, что французское военное командование, понимая весь риск при проведении данной операции, опять-таки бросило первыми в бой именно легионеров — в случае чего, можно будет успокоить общественное мнение тем, что среди погибших почти нет истинных французов, лишь иностранный сброд. О том, как вели себя легионеры на отвоеванных участках фронта, свидетельствует выдержка из следующего письма: «Мы — в Краонель. Дома совершенно разрушены. Стены, пробитые, изрешеченные повсюду снарядами, держатся каким-то чудом. В квартирах — все в беспорядке. Хозяйничали и немцы несколько раз, хозяйничали и наши. Из дорогих шелковых платков легионеры делали себе кисеты для табака или использовали как туалетную бумагу. Зеркала, часы, кресла, картины, вазы ломались, рвались и бились беспощадно, точно с досады, что нельзя их будет унести с собой. Банды легионеров сладострастно рыли по погребам, ища вина, и находили его бочками. А потом наша ночь в шалаше… Горит свеча, сгорает, ее заменяют новой из разграбленной церкви, где найдено было много восковых свечей»[40]… И.Г. Эренбург так описал состояние на середину 1915 г. русскоязычных добровольцев, оказавшихся в Легионе: «История добровольцев, пошедших с флагами и песнями защищать Францию, трагична. Иностранный легион до войны состоял из разноплеменных преступников, которые меняли свое имя и, отбыв военную службу, становились полноправными гражданами. Легионеров отправляли обычно в колонии усмирять мятежников. Понятно, какие нравы царили в легионе. Русские, в большинстве политические эмигранты, евреи, покинувшие «черту оседлости» после погромов, и студенты настаивали, чтобы их зачислили в обыкновенные французские полки; никто их не хотел выслушать. Издевательства продолжались. Добровольцы 22 июня 1915 г. взбунтовались, избив нескольких особенно грубых унтер-офицеров. Военно-полевой суд приговорил 9 русских к расстрелу. Военный атташе русского посольства, граф А.А. Игнатьев, возмущенный несправедливостью, добился отмены приговора, но слишком поздно. Русские умерли с криком: «Да здравствует Франция!»[41] Наряду с этим А.А. Игнатьев 6 июля 1915 г. отправил телеграфное донесение в Петроград по 2-му полку Французского иностранного легиона, где служил Пешков, приемный сын Горького и старший брат Свердлова: «Как полковник, так и высшее начальство отзываются с высокой похвалой о храбрости наших волонтеров, которые без различия национальности доблестно сражались в последних упорных боях и потеряли более половины своего состава убитыми и раненными».[42] Однако с самого начала отношения между старыми и новыми легионерами складывались непросто. Первые поначалу с презрением относились к русскоязычным добровольцам, считая, что те пошли в Легион из-за мелких корыстных интересов, смеялись над «патриотизмом» русских и сомневались в их боевых качествах. К такой обстановке прибавлялись ужасные условия легионной службы. Об этом свидетельствует отрывок из одного легионерского письма: «Но все переносилось относительно спокойно. Недовольство выливалось лишь в форму заявлений, просьб, жалоб в письмах к родным, поисках возможности уйти с фронта со стороны одиночек. Это продолжалось до тех пор, пока была сильна боевая репутация старых легионеров, когда масса волонтеров продолжала смотреть на своих специфических командиров, как на военных наставников, пример которых в действительности был очень важен в грядущих битвах с немцами. И как только те, кто пришел на фронт, как воины, увидели, что в боевом отношении многие старые легионеры оставляют желать лучшего, что в особенности те из них, которые прославились пренебрежительным отношением к волонтерам, сами, как бойцы, стоят мало, как сейчас же стало наступать время более резких столкновений. Не только личные обиды становились уже стимулом для этих протестов. Здесь, главным образом, необходимость их стала диктоваться сознанием того обстоятельства, что поставленные командирами старые легионеры не могут, к их огорчению, быстро приспосабливаться к условиям новой войны, не умеют уловить психологии противника, не способны вести людей и, благодаря этому, могут только ослабить силу нашего сопротивления немцам».[43] В конце лета — начале осени 1915 г. пожелавших оставить Французский иностранный легион разделили на две группы: тех, кто захотел перевестись во французские регулярные полки, и тех, кто решил после всего пережитого вернуться в Россию. Последних оказалось около 600 человек.[44] Легионное командование стремилось не придавать широкой огласке факт того, что большая часть русских, итальянских и бельгийских волонтеров в 1915 г. ушла из Легиона. Авторы «Золотой книги Французского иностранного легиона» упомянули об этом очень скупо: «Выделение большого контингента итальянцев, бельгийцев и русских, вызванное тем, что представители каждой из этих групп соответственно присоединились к своей национальной армии, привело к решению расформировать 3-й маршевый полк Легиона».[45] Интересно, что «среди взятых французами в плен германцев на северо-востоке от Авакура находился и 1 русский, который до войны занимался в Париже изготовлением фуражек и при объявлении войны был насильно привлечен к военной службе в рядах французской армии вместе с 30-ю другими русскими. Почти все эти русские были к тому времени убиты или ранены».[46]
Очевидно, озлобившись на легионные порядки, один из русских перешел на сторону немцев, чтобы отомстить за свои страдания. В конце лета и начале осени 1917 г. многие из эмигрантов-фронтовиков, в том числе и легионеров, смогли уехать в Россию. Это произошло после многочисленных ходатайств со стороны эмигрантского «Комитета Обороны», созданного специально для содействия русскоязычным волонтерам во французской армии, в военное министерство Франции. Оно разрешило желающим из числа русских
