пулеметной. По свидетельствам современников, «батальон был сформирован в Верриа, прекрасно снаряжен и производил видом своих людей очень бодрое впечатление. 3 марта батальону была назначена посадка на суда, и, по прибытии во Францию, его использовали для сформирования 4-го батальона волонтеров».[76] Из письма французского военного министра министру иностранных дел от 21 июня 1918 г. значилось, что на тот момент организованная сила из русских во Франции тогда состояла из четырех батальонов Русского легиона «различного состава». Он был сформирован, согласно декрета французского правительства, 11 апреля 1918 г. Кроме того, во Франции и на Балканах из русских солдат были составлены 32 рабочие роты; 1,6 тысячи человек были уволены в запас, половина из которых уже была увезена в Россию.[77] Кроме того, непосредственно по Французскому иностранному легиону было распылено до 700 русских легионеров, причем, как отмечалось в письме, «ожидалось дальнейшее увеличение их числа».[78] И такое увеличение произошло и в Русском легионе. Так, генерал Лохвицкий призвал тогда всех русских, кому дорога честь Родины и русского солдата, вступать в Русский легион чести, чтобы доказать, что русские не все являются предателями и что среди них найдется немало достойных людей. Заключительная часть воззвания Лохвицкого звучала так: «Мы — русские, не можем жить опозоренными. Вперед![79]» И действительно, призыв Лохвицкого был услышан не только в странах Европы, в том числе Голландии и Италии, где было немало русских, но на зарубежном Дальнем Востоке и даже в индийском городе Калькутте, в США и других странах![80] Однако при этом отмечалось, что львиную долю волонтеров составляют офицеры, а рядового состава было очень мало. Французы, видя это, не позволили многим русским офицерам, несмотря на их желание, записываться сюда даже рядовыми.[81] С другой стороны, большевики, видя, что далеко не все подчинились их агитации, прозвали это подразделение, чтобы оправдать свое шкурническое и откровенное предательское поведение, «Легионом позора».[82] Они проводили агитацию среди солдат, что якобы это подразделение предназначается для борьбы против советской власти, и призывали игнорировать запись в него.[83] Лохвицкому приходилось зорко следить и за тем, чтобы французы направляли русских добровольцев именно в Русский, а не Иностранный легион, поскольку даже офицеров с большими звездами французы заставляли служить там рядовыми.[84] Последнее им было особенно выгодно: в этом случае человек попадал в кабалу на 5 лет. Иначе волонтер оставался на французской службе только до окончания войны с Германским блоком. На этой почве у русского генерала с французами было несколько яростных столкновений. Впоследствии это ему припомнят.[85] Вообще, число русских легионеров увеличилась с 207 в декабре 1917 г. до 2080 человек к марту l9l8 г.[86] Во французских военных архивах содержатся сведения, что уже к марту русские подали несколько сотен заявлений о желании стать легионерами.[87] Русские легионеры продолжали прибывать из арестантских и рабочих рот вплоть до самого конца войны. Вот что написала в коллективном прошении группа русских солдат в сентябре 1918 г.: «Мы сейчас трудимся в поле, но думаем, что принесем больше пользы на фронте — и нашим союзникам, и нашей Родине. Ведь мы — солдаты. Посему поскорее просим направить нас во Францию, в Русский легион, чтобы мы могли исправить свою ошибку и помочь союзникам, как помогали им ранее, не щадя своей жизни и помогая России».[88] Русский легион действовал бок о бок с Иностранным легионом в составе Марокканской дивизии. Уже 7 марта 1918 г. 1-й батальон Русского легиона из 400 человек во главе с полковником русской службы Готтуа выступил на фронт. В нем служил будущий Маршал СССР Родион Малиновский.[89] Следом за 1-м батальоном русских легионеров на фронт направили в бой 10 марта 1918 г. 2-й батальон Русского легиона из 270 человек под командованием подполковника Еске, прикомандированный к 28-й французской дивизии. Посол России во Франции Маклаков организовал пышные проводы Русского легиона, собрал для этого деньги на подарки, которые были вручены нашим легионерам. Надо отметить, что это был не последний случай проявления внимания со стороны русской общественности во Франции к русским легионерам. Неоднократно, в течение завершающего этапа Первой мировой войны в Париже и Ницце русские и французские патронажные общества организовывали патриотические благотворительные вечера, посредством которых легионерам оказывалась моральная и материальная поддержка. В это же время проходило формирование 3-го батальона Русского легиона, который пока состоял из одной роты в 120 человек. С нетерпением ждали еще приезда из Салоник 4-го батальона Русского легиона из 570 человек. Кроме того, 20 марта 1918 г. из Африки вернулись 300 человек из числа «одумавшихся» куртинцев, посчитавших, что лучше заслужить прощение в бою, чем сгнить живьем на каторге. Однако многие из них остались в душе большевиками и ждали удобного момента, чтобы вновь поднять бунт.[90] Батальонная организация Русского легиона мешала включению в его состав полковников и генералов. Из-за этого многие из них были вынуждены отказаться от зачисления в него. В то же время, при начале формирования Русского легиона, в адрес русских офицеров со стороны французов сыпались угрозы. Они сводились к тому, что если в течение 48 часов они не выполнят безоговорочно все их требования — от записи в легионеры себя до записи туда и своих солдат, то они будут разжалованы в рядовые. Это автоматически вело к попаданию их в Иностранный легион, чего даже по строгим французским военным законам нельзя было делать, а тем более в отношении иностранцев.[91] Отобранные для «военной агитации» русские офицеры на начало марта 1918 г. были направлены французами в деревни Майникайне, Рупан, Мониписте, Туркохори и расквартированы в курятниках, свинарниках и сараях. В это время французы их унижали самыми разными способами вплоть до того, что ставили над ними контролерами простых переводчиков, причем это происходило, несмотря на протест командования Русского легиона.[92] Всего здесь содержалось не менее 119 офицеров от прапорщиков до полковников, 24 военных чиновника и 2 священника.[93] Уже через две недели после прибытия первых частей Русского легиона на фронт начальник 1-й Марокканской дивизии, генерал Доган, 26 марта 1918 г. донес вышестоящему командованию о прекрасном впечатлении, которое произвели на него русские легионеры. При этом он просил не препятствовать, как раньше, и даже поощрять направление легионерами своих писем в Россию, надеясь, что они будут хорошей пропагандой у них на родине. К 10 апреля 1918 г. все четыре батальона Русского легиона находились на фронте, в том числе доформированный 3-й батальон полковника Семенова и Салоникский батальон капитана Павлова, прикомандированный к 56-й пехотной французской дивизии. К тому времени общая численность Русского легиона составляла 51 офицер и 1625 солдат. Из них 446 человек были награждены Георгиевским крестом России или Военным Крестом Франции. В то же время, по свидетельству очевидцев, «в 5 раз большее число русских попало не в Русский, а в Иностранный легион после роспуска русских полков. Многие из наших солдат шли туда охотнее, чтобы уйти от разрухи в Русском отряде…[94]». Чтобы показать, как жили тогда чины Русского легиона по вине французов, следует привести ниже доклад старшего русского полкового врача, доктора Иванова, от 4 февраля 1918 г.: «Наши батальоны, 2-й и 3-й, находятся в следующем положении. Оба стоят около станции Пяусты под открытым небом за проволочным заграждением, место стоянки — низменное и сплошь залитое водой и жидкой грязью, палаток — очень мало, так что большинство людей 3-го батальона уже 3 суток, а 2 -го батальона — 2 суток находятся без всякого прикрытия. Ни дров, ни подстилки людям не выдается; среди солдат есть люди с опухшими руками и ногами, много простуженных и страдающих поносами. Люди из 2-го батальона не получали пищи 2 и 3 февраля, которая была дана лишь вечером 3-го числа, но без дров, так что невозможно было ничего сварить. Также оба батальона, уже 4 суток не имеющие дров, лишены возможности согреть воду для чая; водой же для питья они пользуются из загрязненных, протекающих с полей ручьев. У некоторых солдат 3-го батальона французами отобраны при осмотре часы и деньги… На заявление врачей бывшего русского полка о невозможных для жизни условиях этих людей и вероятности среди них массовых заболеваний лейтенант де ля Клюз ответил, что в настоящее время, за отсутствием приказаний высшего начальства, он изменить или улучшить их положение не может».[95] При этом многие из солдат, попавших сюда с Салоникского фронта, болели очень опасными болезнями вроде полюдизма, но французы ничего не делали для их излечения.[96] За возражения в адрес французов, вызванные их же грубостями, те их просто- напросто арестовывали.[97] Кроме того, некоторые делали это по другим причинам — из-за личных убеждений, стремления найти больше денег и «насолить» своему же надоевшему командованию.[98] Французы, поборники «свободы, равенства и
Вы читаете Иностранный легион
