— Там есть обходная тропинка. Утром я собиралась очистить эту тропу.
— Немного поздно, Эллис.
Сжав губы, отвергая его обвинительный тон, она молча занималась его руками. Он тоже молчал, наблюдая за ее движениями. Наконец все колючки были удалены.
— Ну вот, снова стал человеком, — пошевелил он кистями и пальцами.
— Было бы гораздо хуже, если бы у тебя не было мозолей, — заметила она. — Подожди, я вотру немного антисептика. — Она открыла тюбик и выдавила кружок желеобразного препарата на одну ладонь.
— На ощупь приятно, — бросил он, следя, как ее тонкие ловкие пальцы втирают светлую смесь в его широкую ладонь. Так же она притрагивалась к его соскам в то утро. — Обалденно приятно, — хрипло добавил он.
— Как ты меня нашел? — поинтересовалась она и удивилась своему голосу, тоже грудному, сексуальному.
— Все твой дед. Он был уверен, что ты укроешься здесь. Я же ни на секунду не поверил твоей записке.
— О? — Нежные вращательные движения, замедляясь, добрались до кончиков пальцев. Чуть медленнее, подумал он, и это станет откровенной лаской. Все медленнее и медленнее, эротичнее и эротичнее.
— Как приятно, — подбодрил он ее, чувствуя, как у него в паху набухает и… он становится твердым. Ах, каким твердым.
Он наблюдал, как в свете лампы ее темные ресницы отбрасывают на щеки длинные тени, как блестящие волосы отражают этот свет, как раздвигаются ее губы и кончик языка смачивает их… Она взялась за другую ладонь, выдавила на нее крем и стала размазывать его еще медленнее.
— Эллис?
— У?
Его пальцы обхватили ее кисть. Она подняла глаза, и он наклонился и поцеловал ее влажные губы.
— Пошли в постель, — прошептал он. — У меня был чертовски трудный день. Ты мне нужна. Я хочу тебя.
Он встал, поднял ее со стула и прижал к себе так, чтобы она почувствовала возбуждение, вызванное ее прикосновениями.
— Захоти и ты меня.
Где-то в ночи снова завыл койот. Чуть дальше от хижины второй койот начал вторить ему. В лампе кончался керосин, она заморгала, свет ее потускнел.
Поколебавшись, Эллис сама прижалась к нему.
— Я не должна бы делать это, — услышал он ее шепот.
Однако она уже расстегивала верхнюю пуговицу на его рубашке, и он поспешил стряхнуть на пол тяжелую куртку. Грегори поцеловал ее долгим, глубоким поцелуем, наслаждаясь свежим ароматом ее рта. Его удивило пронзительное, острое желание обладать ею. Все его мышцы напряглись и дрожали.
Чувствуя, что под ночной рубашкой на ней ничего нет, он скользнул руками под подол, взял ее за голые ягодицы и поднял. Ее ноги обвили его талию, мягкое нутро надвинулось на его твердость, ее язык соединился с его языком.
Он собирался быть мягким и нежным, но дикая, неуемная страсть пробудила в нем желание, чтобы она оседлала его тело и пустилась вскачь. Она тесно прижималась к нему, издавая горлом страстные звуки. Потом изогнулась, подставляя ему свои груди, и он стал целовать, ласкать их, увлажняя тонкую ткань, натянувшуюся на затвердевших сосках.
— Расстегнись, — задыхаясь, произнесла она, сжимая его плечи и приникая к нему всем средоточием своего тела. — Не могу ждать… не могу…
Он достал из кармана презерватив и расстегнул ремень, и она торопливо помогла ему во всем.
— Возьми меня с собой, — прохрипел он, вонзаясь в нее до предела. — Скачи на мне.
И она припустилась в отчаянном неистовом ритме. Одной рукой он рванул за вырез ее ночной рубашки — только пуговицы полетели. Она издала одобрительный горловой звук. Он сильно захватил губами один сосок так, как — он уже знал это — ей нравилось.
— Да-а-а… да-а-а, — шептала она. Ее пальцы впились в его волосы, она задрожала, закричала. Совсем не так, как кричала, когда он распахнул дверь.
Это был высокий, ясный, пульсирующий звук, песнь сирены, призывавшей его к окончательному и самому глубокому прорыву.
— Да! — Он достиг обжигающего, неистового окончания.
Хрипло дыша, он пошатнулся под действием только что разделенного экстаза. Сделав два шага, опустился на стул, сохранив слияние их тел и продлевая наслаждение.
Она обмякла на нем и прошептала:
— О небо, Грегори!
Водя носом по мягким закруглениям ее грудей, он откликнулся:
— Это рай, ты права.
Такого наслаждения он не знал ни с одной женщиной. Он приехал сюда, томимый жаждой еще раз познать Эллис, и она его не подвела. Удержаться, ждать еще два дня — это было свыше его сил. Даже мысль о том, что, похоже, он влюбляется, не остановила его.
Он припомнил, что уже пару раз был в таком состоянии, но сумел справиться и даже сохранил потом дружеские отношения. С Эллис будет то же самое, обещал он себе.
И как может мужчина думать, когда его бедра оседланы воплощением рая? Раздвинув рубашку, он осыпал нежными поцелуями ее сердце.
— Вам удобно, мисс Эллис?
— Да.
— Мне тоже. — Настолько удобно и уютно, что вскоре он раздался внутри нее и опять пришел в движение. На этот раз медленно, мягко, нежно, ищуще, касаясь пальцами набухшего бутона между ее бедрами, двигаясь внутри нее, желая дать ей все и взять все от нее. Но ей в первую очередь.
Любовь. Справится он с ней, если будет осторожен.
Лампа давно потухла. Койоты давно смолкли. В хижине слышалось лишь прерывистое дыхание двух любовников.
…Грегори вздрогнул и проснулся, разбуженный чьим-то шумным дыханием и ворчанием за окном рядом с кроватью.
Он выглянул и заморгал: огромный темно-коричневый медведь осторожно осматривал поленницу. Проглотив комок в горле, Грегори тронул локтем Эллис.
— К нам в гости медведь.
— Постучи ложкой в кастрюлю, — сонно пробормотала она.
Он вспомнил, что именно так она оглушила его ночью. А потом чуть не стукнула топором. Теперь-то понятно почему.
Какой красавец! Однако он предпочел бы увидеть в окно грабителя или похитителя машин. До сих пор он справлялся с ними. А вот с таким не приходилось.
Кастрюля и ложка показались ему сомнительными средствами обороны, однако Эллис пробормотала:
— Бей, как в барабан, и он сбежит.
— Точно? — Грегори потянулся за «оружием».
— Точно, — зевнула она и закрыла уши.
