местах: чашка и блюдце, сахарница и молочник, чайная ложечка, десертная ложечка, нож для хлеба, нож для масла, слева — газета, справа — салфетка, посредине ломтики мармелада.
Зоркий глаз Терезы заметил на салфетке крохотное пятнышко от кофе. Она аккуратно сняла и сложила ее, взяла новую и тут вдруг остановилась. Что она делает? Ради кого и ради чего она старается? Зачем все это — после вчерашнего? Она побледнела и, прислонившись к двери, опустилась на стул. Плечи ее начали вздрагивать, и она безутешно разрыдалась.
Прежде чем вода в кастрюльке закипела и положенные в нее яйца проварились — точно по часам — четыре с половиной минуты, она пришла в себя.
Она выключила газ. Постояла, прислушиваясь. Тишина. Никакого движения. Никакого шума. Она была одна в доме. Внезапно пришедшая ей в голову мысль, что она одна и так и останется здесь в полном одиночестве, привела ее в ужас. Все, что она раньше делала в этом доме, теряло всякий смысл.
Ей захотелось отправиться в кирху и вознести молитву отцу небесному. В кирхе она не будет одинокой, в кирхе обитает Господь Бог, и у него все часы — приемные. Найдется у него время и для нее, для Терезы, чтобы проявить заботу и о ней. Обязательно. Она пойдет в кирху и будет молиться. Это ей поможет.
Тереза пошла в свою комнату и надела черное шелковое платье. В нем же она вчера была у зубного врача. Она шила его у Кати Визнер, самой дорогой портнихи в Моосрайне. Все остальные шили много хуже. А она, как домоправительница герра сенат-президента, не могла позволить себе быть плохо одетой.
Ей пришлось снова спуститься в кухню, чтобы надеть туфли. Никогда она не смела появляться в комнатах в уличных туфлях. Для этой цели у нее были мягкие домашние туфли. Сейчас она пойдет в кирху и… Однако Тереза успела дойти только до двери, когда услышала, что на улице возле дома остановилась машина. Затем по гравию дороги прошелестели шаги: кто-то шел по направлению к дому.
— Извините, что вам угодно? — сухо спросила Тереза.
Она выждала некоторое время, прежде чем после звонка отворить дверь. Сначала она вообще не хотела открывать, но потом ее одолело любопытство.
Теперь она могла разглядеть незнакомку. Это была женщина небольшого роста, хрупкого сложения, словно сделанная из целлулоида. Она была похожа на тех молодых женщин, которых можно увидеть на картинках в журналах мод — так элегантна и холодна. Но это была живая женщина, а не иллюстрация. Ее можно было не бояться. Она была именно такой, какой была, — женщиной оттуда, из города, из мира по ту сторону Моосрайна.
У нее были безупречно уложенные черные волосы, не то что копна на голове этой секретарши. Золотые серьги сверкали на солнце, лиловое платье без рукавов, из чистого шелка; из большого прямоугольного кармана торчит свернутая газета.
Незнакомка почувствовала легкое беспокойство, когда Тереза так нелюбезно на нее уставилась. Это, по-видимому, ее огорчило, но со стороны она казалась невозмутимой.
— Извините, пожалуйста, что я нагрянула сюда неожиданно, — сказала она с очаровательной улыбкой, но сразу же стала серьезной и указала на газету: — Это ужасно, не правда ли? Я просто не могу в это поверить.
Тереза поняла движение незнакомки по-своему.
— Вы из газеты? — спросила она.
— Прежде всего, я потрясена, — сказала та, не отвечая на вопрос. — Для меня это было ударом. Я восприняла это как личную потерю. Мы с Клаусом Майнингеном… ну, скажем, дружим.
— А-а… — Тереза наморщила лоб.
— Да. Я, собственно, к нему… Не будете ли вы так любезны…
— Его уже здесь нет.
— Н-нет? — удивленно спросила незнакомка.
— Он уехал рано утром… Воспользовался машиной покойного герра сенат- президента.
— Куда? В Мюнхен?
— Возможно.
— Бедняга. Я хотела ему помочь. Увы, уже поздно.
Тереза некоторое время медлила и не смогла сдержаться:
— Вряд ли герр Клаус нуждается в вашей помощи, — сказала она раздраженно.
— Но позвольте… — Незнакомка замолчала и снова улыбнулась.
— У него уже есть замена…
— Как вы сказали?
— Он ее привез с собой. Эту секретаршу. Секретаршу покойного герра сенат-президента — по ее словам. Бог знает, кто она на самом деле.
Собеседница смерила Терезу подозрительным и не особенно дружелюбным взглядом:
— Что это значит? Что у Клауса могло с ней быть?
— Оба пришли сюда вчера, герр Клаус и эта секретарша. Видно, они тоже дружили. И сегодня утром оба укатили.
Незнакомка отошла от двери, спотыкаясь на каждом шагу, но очень быстро снова обрела душевное равновесие.
— Это неправда! — закричала она, покраснев до ушей и сверкая глазами. — Я привезла сюда Клауса на машине… — Она запнулась.
— Что?
— Спасибо. Достаточно, — сказала незнакомка на этот раз твердо, спокойно и так высокомерно, как никто никогда Терезе еще не говорил; затем она резко отвернулась и пошла к воротам.
— Что такое? — Тереза овладела собой. — Постойте, подождите!
Но незнакомка уже открывала дверцу автомобиля. Тереза изо всех сил пыталась ее задержать:
— Кто вы такая? Ваше имя? Фамилия?
Однако было уже поздно. Тереза не успела добежать до машины, — та была уже далеко, но ей все-таки удалось разглядеть номер — мюнхенский…
Тереза со скоростью ветра помчалась к двери, заперла и направилась в деревню. Сегодня было не так жарко, как вчера: небо было кое-где покрыто облаками, солнце не палило, и пот не заливал глаза.
Экономка пересекла мощенную булыжником базарную площадь, на которой находились две деревенские гостиницы и почта; справа, чуть поодаль от почты, стояла кирха. Перекрестившись, повернула налево — к вокзалу. Там на углу располагалась ратуша, в здании размещался и полицейский участок.
Тереза, не постучавшись, ворвалась в помещение. Вахмистр Бирнбаум, который как раз в это время, расположившись со всеми удобствами и разложив на газете бутерброды, собирался поесть, повернулся в ее сторону.
— Составь компанию, — неуверенно пригласил он, не двигаясь с места.
— Заткнись! — отрезала Тереза.
— Смотри у меня, Тереза. — Вахмистр удивленно поднял брови. — Какая муха тебя укусила? Что, астма, да?
— Фу! Как тебе не стыдно! — воскликнула Тереза. — Я бежала со всех ног. С утра хотела зайти в кирху помолиться, но потом решила, что Господь меня простит, если сначала
