зайду в полицию. Хочу сделать заявление.
— Заявление?
— А вахмистр Густав Бирнбаум сидит и закусывает! Ты что, действительно потерял всякий стыд? Почему ты не на службе, почему не принимаешь участия в расследовании убийства?
Вахмистр пожал плечами и зевнул.
— Те, из города, обходятся без моей помощи, — сказал он, горько усмехнувшись. — У них свои методы — научные. Им нужно три часа, чтобы со всей определенностью установить то, что я могу определить за пять минут. И, между нами, действуют они очень грубо. Нет, Тереза, мне не надо влезать в их дела. Пусть разбираются сами, пусть сами расследуют это убийство. Без меня!
— Бирнбаум! — В голосе Терезы появилась строгость; она неодобрительно поглядела на бутерброды. — Откуда вдруг такое пренебрежение своими служебными обязанностями? До чего мы дойдем, если каждый так будет относиться к своему делу, ослиная твоя голова!
— Ой, ой, ой! — воскликнул вахмистр и убрал все со стола. — Это уже похоже на оскорбление представителя власти при исполнении…
— Мне плевать, на что это похоже! — взревела разъяренная Тереза. — Бери свою книгу, и я сделаю заявление. Понял?
— Ну, хорошо. Фамилия. Возраст. Профессия. Адрес.
Тереза не отреагировала на его стремление соблюсти все необходимые формальности и сразу принялась рассказывать. Она сообщила о странном визите дамы из города и положила на стол записку, на которой стояло несколько цифр — номер автомобиля.
Вахмистр Бирнбаум отнесся к ее заявлению весьма скептически.
— Ну, а что это даст? — спросил он. — Сказала она, что Клаус Майнинген приехал на машине, или она этого не говорила?
— Я не в состоянии дословно передать то, что она сказала, — смешалась Тереза, — во всяком случае, она проговорилась.
— Но я должен доложить начальству только то, что она действительно сказала, — ворчал Бирнбаум.
— Самое главное, ты должен доложить, что я тебе сообщила. И на этом я не остановлюсь. Видел ты этот золотой карандашик, Бирнбаум?
Вахмистр оглядел изящный и, видимо, дорогой карандаш.
— Что ты хочешь с этим делать, Тереза?
— Я не знаю, кому этот карандаш принадлежит. У герра сенат-президента, я знаю точно, такого не было. Могу поклясться. Я нашла его вчера в его комнате, когда пришла от зубного врача. Еще прежде, чем вызвала доктора Бюзольда. Я этот карандашик спрятала, он лежал в кармане платья, которое я до сегодняшнего дня не надевала. А? Что ты теперь скажешь?
Вахмистр Бирнбаум почесал в затылке.
— Я скажу немного, Тереза. Карандашик. Ну и что? На нем, наверное, только твои отпечатки пальцев и есть — ничьи больше. Чей он? Этого самого Червонски или как его…
Тереза затопала ногами:
— И все же, говорю тебе, — это важная улика.
— Хорошо, хорошо! — согласился вахмистр. — При первом же удобном случае я передам все комиссару Хаузеру.
Он открыл ящик письменного стола и осторожно положил туда карандашик.
10
Когда послышался звонок, Ингрид неохотно поплелась к двери. Она подумала, что пришел почтальон, контролер газовой сети, сосед или посыльный, и уже готовилась преградить дорогу в комнату, если бы кто-нибудь из них захотел туда прорваться. Но это был Клаус Майнинген.
Он был одет, как и прежде, в кожаную куртку и свитер с широким воротом, в значительной степени утративший свой первоначальный белый цвет. Похоже, он не переодевался со вчерашнего дня, и это ей не понравилось. Он по-прежнему был небрит, выглядел как сезонник-строитель, но все это было неважно. Главное, перед Ингрид стоял Клаус Майнинген, и в первый момент она хотела броситься ему на шею.
Но уже в следующее мгновение она отпрянула, да и он не приближался к ней, видимо чувствуя себя не в своей тарелке. Сейчас оба вели себя сдержанно, помня о скорбных событиях, происшедших в Моосрайне.
— Привет, — просто сказала Ингрид.
— Вы смотрите на меня так, словно в следующую минуту захлопните дверь перед самым моим носом, — заметил Клаус. — Что с вами? Я вам причинил какую-то неприятность?
Ингрид покачала головой. Она и в самом деле не хотела пускать Клауса дальше передней: увидев комнату, он, наверное, составит не совсем лестное мнение о ее обитательнице. Но все ее опасения тут же улетучились… А, что бы он о ней ни подумал, она проводит его в свою камору.
— Входите. И приготовьтесь увидеть кое-что непривлекательное.
Она провела его в свое убогое жилище, которое до сегодняшнего дня казалось ей вполне приличным.
Клаус вошел, немного испуганно огляделся, затем недоуменно пожал плечами.
— Чего вам еще не хватает? — спросил он. — Над вами не каплет, даже цветы на подоконнике есть. В Боливии я жил в бараке из ржавого гофрированного железа. Барак продувался насквозь, а ветер с берега там дует постоянно. Да еще каждую ночь, ложась спать, я со страхом глядел вверх — крыша могла в любую минуту свалиться на голову… А вот этот стенной шкаф — образчик молодежного стиля — просто приводит меня в умиление: красиво и удобно!
Клаус дотронулся до небольшого шкафа с резными дверцами. Ингрид до сих пор видела в нем только еще одно хранилище — и ничего больше. Ну, а теперь… Может, этот шкаф и в самом деле ничего?.. Она немного смутилась.
— Во всяком случае, вы легко переносите всякого рода неудобства и трудности.
Он рассмеялся и протянул ей руку:
— Мне кажется, нам нужно прежде всего поздороваться. Ну а потом договоримся обо всем прочем.
При всем желании Ингрид не могла понять, куда он клонит. Но, видимо, что-то должно было произойти. Не стоять же им так вечно.
— Для начала — сядем.
— Спасибо. Сядем.
Ингрид убрала с дивана книги и бумаги и села.
Для Клауса даже нашелся свободный стул.
— Вы выглядите так, словно только что из этой своей Боливии, — заметила Ингрид.
Клаус тряхнул головой и улыбнулся:
— Я еще не был дома. Прочесывал местность на машине.
— Все это время?
