справляется со своей задачей.
— Справляется. Но пользы от этого нет никакой!
— Тише, тише, пожалуйста! — оглянулась Примерова. — Мы поговорим об этом после работы.
Они шли по аллеям парка. Спорили они давно, и страсти накалились.
— Завтра на собрании будет отчитываться наша комиссия, — говорил Фигуркин. — Что я должен сказать?
— Ничего! Это же просто глупо. Почему ты веришь какой-то дурацкой вычислительной машине?
— Пока ВОВ хвалил Горназ, ты была о нем другого мнения.
Они дошли до свободной скамьи и присели.
— Ну, хорошо. ВОВ может ошибаться?
— Может. Я десять раз проверял его расчеты. Поедем и вместе проверим еще раз.
— Никуда я не поеду. Стану я проверять какую-то машину! И почему я должна верить твоему ВОВу больше, чем вышестоящим организациям, которые находят Горназ нужным и полезным?
— Ну, знаешь… Зачем же я тогда вообще делал ВОВ?
— Не знаю, не знаю. Тебя никто не просил. Ты вечно вмешиваешься не в свои дела!
Но тут рядом с ними присел добродушный любознательный старичок.
— Не помешаю? — вежливо спросил он. — А то везде парочки, и всюду я третий лишний. Хоть бы выделили для стариков персональную аллею, что ли.
Примерова и Фигуркин поспешно ретировались.
Дальнейший разговор происходил почему-то на колесе обозрений, куда незаметно для себя попали спорящие.
Они сидели в кабине, то поднимавшейся, то плавно опускавшейся над парком, и ничего не замечали вокруг себя.
— Ты хочешь, чтобы в результате твоего выступления нас влили в Горнаим? Ты этого добиваешься?
— При чем тут Горнаим? Я уверен, что Горнаим тоже никому не нужен.
— Но ведь ты предлагаешь закрыть Горназ, а не Горнаим.
— Я не работаю в Горнаиме…
— Вот-вот! Я вижу, тебе хочется работать в Горнаиме. Не для этого ли ты затеял всю историю? Ты думаешь, я не знаю, как тебя переманивал Рыбацкий? Видно, он не зря старался.
— Ах, так? Тогда нам не о чем разговаривать! — И Фигуркин попытался выйти из кабины, которая в этот момент находилась над самыми верхушками деревьев.
— Ох, как ты боишься потерять свое директорское место, — снова заговорил он после паузы. — Тебе все равно, чем заведовать, лишь бы заведовать! И любое дело для тебя только реклама твоих организаторских способностей. Даже элсоназ тебе нужен был не для пользы, а для славы!
— Так вот что ты обо мне думаешь! — воскликнула Примерова и в свою очередь бросилась из кабины. Что, кстати, ей легко удалось сделать, потому что колесо обозрения уже остановилось и кабина стояла на земле.
И снова они шли по парку.
— Подумай сам, что ты собираешься сделать. Мы образцово-показательное учреждение. Нас поднимают. О нас пишут в газетах, говорят по радио…
— Нас приглашают выступать в детских яслях и диетических столовых…
— Неостроумно… К нам водят делегации, нас ставят всем в пример. И вдруг какой-то Фигуркин хочет оказаться умнее всех, как всегда, вмешивается не в свое дело и заявляет, что все неправы! Один, видите ли, Фигуркин прав. Да ты представляешь, с кем ты вступаешь в конфликт?
Ослепительно вспыхнула молния, и недовольно загремел гром.
— Ты знаешь, где решается, какие учреждения нужны, а какие — нет? Ты понимаешь, на что ты идешь?
— Не пугай меня. Я ничего не боюсь! — гордо сказал Костя и вздрогнул от еще более сильного удара грома.
Хлынул ливень.
Прячась от дождя, они забежали в какое-то помещение и очутились в так называемой комнате смеха — королевстве кривых зеркал.
— Значит, ты все-таки выступишь на собрании?
— Да!
— И скажешь, что Горназ нужно ликвидировать?
— Да!
— Так вот единственное, чего ты сумеешь добиться, — это очередных неприятностей! Ты всегда отличался умением ставить себя в дурацкое положение. Над тобой будут смеяться, как над шутом!
Но тут Костя неожиданно захохотал. Захохотал искренне и весело.
— Ты посмотри, какая ты… — сказал он, указывая на окружающие их зеркала.
Только теперь Примерова заметила, где они находятся. Со всех сторон на нее смотрели ее до неузнаваемости искаженные отражения — вытянутые, сплюснутые, расплывшиеся и съежившиеся. И это показалось ей до того обидным, что она круто повернулась и выбежала из комнаты смеха.
Фигуркин задумчиво брел по просыхающим после дождя улицам.
«Горназ — образцово-показательное учреждение, — вспоминал он слова Примеровой. — О нас пишут в газетах, говорят по радио… Ты знаешь, где решается, какие учреждения нужны, а какие нет? Ты представляешь, с кем ты вступаешь в конфликт?»
Послышался резкий милицейский свисток, ибо Фигуркин переходил улицу в неположенном месте.
Костя поспешно вернулся обратно на тротуар.
«А действительно, на кой шут мне все это надо? — подумал он. — Ведь я мог и не изобрести ВОВ. Сколько лет жили без ВОВа, и ничего. Что мне — больше, чем всем, нужно?
Ну, выступлю я, ну, ввяжусь в драку, — а зачем?
Каждый раз, когда Костя задумывался и шел, не выбирая дороги, он всегда приходил к музею.
Так случилось и сегодня.
И снова в группе экскурсантов он переходил из зала в зал. Но в этот раз он никак не мог настроиться на голос Лены и продолжал спорить сам с собой.
Вернее, спора, как такового, уже не было. Просто Фигуркин искал наиболее благородный повод для отступления.
«Все-таки ВОВ только лишь кибернетическое устройство. Нельзя же в самом деле считать машину умней человека. И потом я действительно не могу знать причин, по которым Горназ считают полезным. Если бы Горназ не был нужным, его бы не было. А раз он есть, значит, он нужен. Я не знаю зачем. Но где-то там, может быть, знают!»
