можно ближе своей собственной, умолчав только о похищении и добавив несколько лет к своему возрасту: Беллона была из семьи джентри, но с ней обошлись жестоко, когда она отказалась выйти замуж за отвратительного человека, которого выбрал для нее отец; ее спасло скромное наследство, полученное от пожилой родственницы.
Таким образом, теперь она смогла совершенно правдиво заявить, что побывала на двух светских маскарадах — один раз как Бетси, молочница, а другой — в образе королевы Элеоноры Кастильской. Она знала, как вести себя — как играть свою роль и как разговаривать с другими, и леди Фаулер присудила победу ей.
Чего не знала Белла, так это того, что на Олимпийские пирушки все являются в античных нарядах. Политики носят тоги, а военные — греческие или римские доспехи. Замужние леди одеваются богинями, а незамужним положено изображать полураздетых нимф.
Если бы Белла об этом знала, то, возможно, никогда бы не добивалась этой роли, но, получив ее, она не нашла в себе мужества отказаться и теперь не могла позволить себе оробеть. Для уверенности она поправила свой абсолютно черный парик и скрывающую лицо маску — никто никогда не узнает ее в этом ужасающем виде.
По традиции нарядом нимфы было только легкое платье без рукавов, но Белла надела под него сорочку, отрезав, правда, рукава. Никогда прежде Белла не выставляла на всеобщее обозрение оголенные до плеч руки — и голые ноги тоже.
Она хотела надеть чулки, но было понятно, что с изящными греческими сандалиями ничего из этого не получится.
Леди Фаулер или сестры Драммонд — Белла не могла сказать, кто именно, — объявили, что она будет Келено, одной из плеяд, нимф, превращенных в звезды после жестокого нападения бога Ориона.
— Наглядный символ жестокости мужчин! — заявила леди Фаулер в своем сверхдраматичном стиле.
Итак, звезды у Беллы были на сандалиях, на синем поясе, стягивавшем ее белое платье, и на парике. Последние не причиняли ей беспокойства, но ей не нравились те, что были почти на пальцах голых ног. Она нервничала не только из-за своего костюма, но и потому, что без разрешения проникла в дом знатного человека, а за это, учитывая жестокую несправедливость законов, защищающих дворянство, ее, вероятно, могли повесить.
Молясь, чтобы там были и другие девушки, одетые еще откровеннее, чем она, Белла взялась за ручку, быстро открыла дверь и выглянула в коридор. Там начинался мир герцога: сияющий пол коридора покрывала ковровая дорожка, на стенах, окрашенных в нежный зеленый цвет, висели акварельные пейзажи.
На мгновение она подумала, что попала не в тот дом. Герцог Айторн слыл распутником, но здесь не было ничего непристойного или пошлого. А когда откуда-то из глубины особняка до нее донеслись тихие звуки, Белла пришла в полное замешательство. Она услышала приятную музыку, а не визги или грубый смех, хотя народ съезжался уже в течение часа.
Однако ошибки быть не могло, поэтому Белла снова проверила, на месте ли маска, и, выйдя в коридор, закрыла за собой дверь. Она пошла на звуки музыки и, подойдя ближе, узнала мелодию танца. Не отдавая себе отчета. Белла сделал несколько танцевальных па в устланном ковровой дорожкой коридоре. С тех пор как она последний раз танцевала, прошло уже очень много времени, а она так любила танцевать.
Белла остановилась.
«Прекрати, Белла. Ты здесь по важному делу».
Она пошла дальше и услышала голоса и смех. Она свернула за угол и резко остановилась: при первом же взгляде на приглашенных гостей у нее внезапно громко застучало сердце. Белла заставила себя двинуться вперед, почувствовав некоторую уверенность оттого, что некоторые нимфы были одеты так же бесты же, как и она.
Но опять же эти люди, по-видимому, были заняты совершенно безобидным разговором. В первой группе трое мужчин в традиционных античных доспехах беседовали с богиней и с застенчивой нимфой — вероятно, это были мать и дочь. Во второй группе мужчины в тогах флиртовали с двумя более уверенными в себе нимфами, но их поведение было вполне в пределах нормы.
Глядя на этих нимф, Белла подумала, не выведут ли ее отсюда за то, что на ней слишком много одежды. У одной молодой леди плечи были прикрыты только лентами, а платье спускалось лишь чуть-чуть ниже колен! На одной лодыжке у нее красовался браслет с камнями, очень похожими на бриллианты, и это выглядело еще более вызывающе, чем звезды на пальцах ног.
Приблизившись к первой группе, Белла немного приподняла платье, незаметно потянув вверх ткань над поясом. Бросив вниз быстрый взгляд, она удостоверилась, что теперь видны шесть дюймов ее правой ноги, и поборола желание потянуть юбку обратно вниз.
Джентльмены и дамы говорили о повседневных делах — о состоянии улиц, о погоде, а потом один из мужчин упомянул Джона Уилкса.
Белле не хотелось, чтобы ей напоминали об Уилксе. В прошедшем году его заключили в тюрьму за то, что он выпустил номер газеты «Норт Бритон», в которой осуждал короля, и суда он избежал только потому, что покинул страну. А теперь леди Фаулер под влиянием сестер Драммонд использовала часть удивительного пожертвования в тысячу гиней на то, чтобы приобрести печатный станок. Она сказала, что сможет использовать его для печатания своих посланий.
Такое намерение пугало, особенно учитывая подстрекательское содержание посланий, но Белла боялась, что сестры Драммонд вынашивали более опасные планы. Им удалось в напыщенные разглагольствования о судебном притеснении женщин вплести английское тираническое управление Ирландией, а это приближалось к государственной измене. Если они используют печатный станок для заявлений на подобные темы, то несчастная овечка из стада Фаулер, похоже, кончит как жертвенный ягненок.
И овечки, и птички одинаково беззащитны…
— Вы одна, прекрасная нимфа? Прошу к нам.
Почувствовав, как у нее снова громко застучало сердце.
Белла повернулась лицом к одетому в тогу джентльмену.
— К сожалению, сэр, я обязана быть в другом месте.
— Разве у нимфы могут быть какие-то обязанности на пирушке? Прошу вас, доставьте нам удовольствие своим присутствием.
Второй мужчина его поддержал, но две нимфы отнеслись к сопернице явно неблагосклонно.
— Возможно, мне самой хочется быть в другом месте, — игриво отозвалась Белла. — Прошу меня извинить, господа.
Она пошла дальше, боясь, что ее вернут и, возможно, обвинят в том, что она самозванка, но этого не произошло, и она немного успокоилась.
Потом она осторожно приблизилась к еще одной группе гостей, но на нее не обратили внимания, если не считать нескольких равнодушных взглядов. Здесь, по-видимому, тоже обсуждали серьезные политические проблемы, и она уловила, что упоминались Гревиль, Ньюкасл и французский посол.
Белла поняла, что этот праздник, вероятно, давал сильным мира сего возможность встречаться и вести переговоры вне рамок традиционной конкуренции, отбросив укоренившиеся представления о противнике. Это открытие расстроило Беллу, ведь такой вечер никак не подходил для осуществления ее задания.
Правда, еще оставалось время для того, чтобы благопристойность превратилась в
