И Анегин отключился.
«Волга» мчалась по пустынному шоссе. Виктор всматривался в пролетавшие назад указатели километров, боясь пропустить нужный.
За двадцать третьим действительно был поворот. Проехали еще километров пять, прежде чем показалось несколько огней. Виктор остановил машину у темнеющего в ночи высокого забора. И не успел разбудить своего пассажира, как скрипнули ворота. В свете фар появился невысокий, щуплый, прихрамывающий мужичишко, с огромными усами, в галифе и сапогах. Он заглянул в машину и, увидев Анегина, стал деловито открывать ворота. Видимо, такие наезды были в порядке вещей.
Виктор заехал в большой двор, обрамленный тополями. Фары осветили продолговатое здание с маленькими окнами у самой крыши и рядом — ладную хатку с побеленными стенами и кровлей из толя.
— Дядя Кондрат, — представился мужичок Берестову. — Ну-ка, подмогни…
Виктор хотел было вытащить из машины Анегина, но тот неожиданно открыл глаза.
— Знакомсь, — указал он на дядю Кондрата. — Мой родич. Гроза ипподромов. Одесса, Ростов, Пятигорск… — И, отодвинув в сторону «грозу ипподромов», сам выбрался из машины.
Нетвердо ступая, Анегин зашагал к хате, махнув Берестову: мол, айда за мной.
Дядя Кондрат двинулся за ними, покрякивая и пуша рукой усы.
То, что он наездник, можно было и не сообщать. Первая комната, куда они попали из сеней, была заставлена и увешана спортивными кубками, вымпелами, фотографиями, картинами и скульптурами с изображением лошадей.
Анегин, покачиваясь, остановился у снимка, где дядя Кондрат был сфотографирован рядом с великолепным конем и с уздечкой в руках.
— Бергамот, — указал Евгений Иванович на красавца скакуна. И объявил: — Я сейчас… Надо сполоснуть физиономию…
Он исчез за дверью.
— А это? — обратил внимание Виктор на фотографию красивой лошади, серой, в яблоках.
— Мой любимец! — с гордостью сказал дядя Кондрат. — Чистокровная арабская. Настоящий стандардберд…[1] — Он вдруг спохватился: — Заговорил я тебя… Звать-то как?
— Виктор, — представился шофер.
— А соловья баснями не кормят…
— И не поят… — подхватил появившийся в комнате Анегин.
Волосы и рубашка у него были мокрые, но походка стала более уверенной. Он предложил спуститься куда-то вниз по винтовой лестнице.
Берестов ожидал увидеть мрачный погребок, но его буквально ослепил роскошный зал, отделанный светлым деревом и нержавейкой. В потолок были вделаны красивые светильники. Посреди помещения стоял овальный стол, окруженный стульями с высокими резными спинками. Вдоль одной стены сиял металлическими полками и зеркалами бар, весь уставленный импортными бутылками.
— Садись, — величественно указал Анегин Виктору на стул и пошел к холодильнику — огромному «Розенлеву».
— Ну и красотища! — не удержавшись, воскликнул Берестов, обозревая подземное чудо.
— Унутрия-матушка, все она! — щурился от яркого света дядя Кондрат.
— Кто-кто? — не понял Виктор.
— Унутрия, говорю… Крыса такая большая. Третий год ее развожу… За шкурку-то до полсотни дают… Раньше, правда, морока была. Сам расти, сам забивай, сам шкуру выделывай… А теперь потребкооперация принимает унутрию живьем. Шкурки — на шапки и воротники, а мясо — в торговлю…
— Тьфу! Неужто едят? — удивился Берестов.
— Сам не пробовал, а заготовитель говорил, что вкус — как у индейки. За границей ее мясо куда дороже говядины!..
— Ладно, дядя Кондрат, — подошел к столу Анегин с бутылкой экспортной водки и коньяком «Метакса». — Витюня свой парень… С твоих нутрий мне бы только на отделку сортира хватило… Ты лучше сооруди что-нибудь горяченькое на закуску…
К удивлению Берестова, бывший наездник не обиделся, а с готовностью вскочил с места и шустро проковылял куда-то за бар. А Евгений Иванович стал таскать из холодильника всевозможные яства: осетрину, крабы, заливной язык в консервах, салями. В довершение он поставил перед Берестовым едва початую двухкилограммовую банку черной икры и воткнул в нее столовую ложку.
— Рубай, — бросил он небрежно. — Потом можешь смело говорить, что ел икру ложками. — Анегин загоготал.
Виктор был подавлен, оглушен всей этой роскошью. Евгений Иванович это заметил.
— Эх, друг-портянка, — произнес он с каким-то отчаянием, разливая по высоким хрустальным бокалам коньяк. — Тошно мне, обидно! Приходится прятаться под землю, как крысе! А я могу запросто отгрохать домину в два этажа. — Он подумал и, посчитав, видимо, что мало, воскликнул: — в три этажа! С солярием и зимним садом! Да еще в доме бассейн соорудить с подогревом! Смотрите, на что способен Евгений Иванович Анегин! — Он махнул рукой. — Пей!
— Боюсь, — сказал Виктор.
— Ха! — вылупил на него глаза Анегин. — Сто целковых платил за бутылку! Греция! — Он снова загоготал. — У нас в Греции все есть… Помнишь, в каком-то фильме?
— За голову боюсь, — пояснил шофер. — Мне тогда ваш Громила так тряханул мозги!.. Пробовал я уже. Чуть-чуть выпью, а черепок раскалывается от боли…
— Ну, если чуть-чуть, у меня тоже раскалывается! — Анегин захохотал так, что зазвенели рюмки на баре.
Потом он залпом выпил коньяк, засунул в рот изрядный кусок осетрины и жестом приказал Виктору следовать его примеру.
Берестов вздохнул и медленно выцедил свой коньяк.
— Вот это по-нашему, — крякнул Евгений Иванович. — Икорку, икорку бери! Пойдет за коньяком, как за родной мамой!..
Затем он заставил гостя опустошить второй бокал. На третьем Берестов взмолился:
— Не могу… Так сразу… — язык у него еле ворочался. — Еще к телевизионщикам ехать… Уже три часа ночи…
— Плевать! Что-нибудь придумаем, — успокоил его хозяин. — В крайнем случае, у меля таблетки есть — ни один гаишник не подкопается. Японские…
— Погоди, — пьяно мотнул головой Берестов, — не гони лошадей…
— Можно, конечно, и погодить, — согласно кивнул Анегин. — Скажу только: нравишься ты мне. А особенно спасибо за то, что остановил меня тогда. Ну, с этой журналисткой…
— Чего там, — махнул рукой Берестов. — Понимаю ведь…
— А я голову даю на отсечение — будет у тебя своя хата и «Жигули» у подъезда. Да что там «Жигули»? «Волгу» достанем! — Он вдруг осекся и помрачнел. — Только вот Герман что-то запсиховал. Говорит, копают под нас… Так ведь это еще бабка надвое сказала, копают или нет… Послушай, Витюня, ты, я вижу, парень шустрый. Может, у тебя есть знакомые среди ментов? Или кто-нибудь, через кого можно выйти на них?
— Есть, — ответил Берестов, преданно глядя на Анегина.
— Конечно, нас не интересует какой-нибудь постовой сержантик, сам понимаешь…
— Я с Мурадяном знаком, — хвастливо заявил Виктор.
Евгений Иванович поперхнулся икрой. Откашлявшись, вперил в Виктора немигающий взгляд.
— Гургеном Ашотовичем? — даже несколько отрезвел он. — Замначальника ОБХСС?
— Угу, — ответил Берестов, набивая рот крабами.
— Мать честная! — ахнул Анегин. — А поговорить с ним можешь? Так сказать, разведочку провести?
— О чем?
— А это уж мы тебе скажем…
