жизнь.
С ловким изяществом она отскочила влево, и острие просвистело, пронзая пустоту. Одновременно она припала на одно колено и провела лезвием своего меча по ногам лошади. Животное пронзительно заржало и рухнуло на землю головой вперед. Всадник, перекувыркнувшись, упал, ударившись оземь со страшной силой. Второй наездник продолжал двигаться, проскочив мимо своего товарища. Пока он останавливался и разворачивал свою лошадь в ее сторону, Стужа подхватила копье. Лишь на мгновение встретились их глаза, после чего она метнула оружие что есть силы, поспав его глубоко в незащищенную грудь. Мятежник повалился из седла набок, под его собственным весом копье треснуло пополам, еще глубже войдя в тело.
Она вернулась к первому всаднику и встала над ним. Его лошадь была мертва, сломав шею при падении, но сам он выглядел значительно лучше. Глядя на нее снизу вверх, он изо всех сил старался справиться с дыханием, дотянуться до меча, но она наступила сапогом ему на руку и вдавила суставы в грязь. Крик боли и страха вырвался из его глотки, и он сжался в комок, ожидая смертельного удара.
Она подцепила за край острием своего меча маску из черепа и сорвала ее. Тоненькая струйка крови сочилась по его щеке в том месте, где меч оцарапал ее.
— Ты еще не умер, кусок навоза, — произнесла она ровным голосом, глядя сверху вниз на это грязное молодое лицо. Странно, но он так напомнил ей в эту минуту повзрослевшего Скафлока. — Тебе предстоит передать послание Келу на'Акьяну. Скажи ему, что он нехороший мальчик и что его матушка хочет с ним поговорить.
Солдат побелел и стал заикаться.
— М-матушка?
— Да, вроде бы так, — заверила его она. — Скажи ему, что я здесь. — Она подгоняла его пинками, пока он с трудом не поднялся на ноги.
— М-моя лошадь… — прохрипел он, потирая свои ушибы, осмотрительно пятясь от нее.
— Возьми вон ту. — Она кивком показала на лошадь его товарища, которая стояла, нерешительно переминаясь, рядом с телом своего хозяина. — Не заставляй меня ждать.
Робкое животное отпрянуло, когда он, хромая, приблизился к нему, но в конце концов позволило ему кое-как вскарабкаться в седло. Возвысившись над ней, он, казалось, немного осмелел. Она только сердито посмотрела на него и резко опустила пятку на маску из черепа. Хрупкая кость раскололась с громким треском. В этом жесте он прочел угрозу, и его храбрость снова улетучилась. Он дернул за поводья и отправился назад, к войску Кела.
Все всадники передней линии проехали несколько шагов вперед ему навстречу, затем Кел недолго посовещался со своим солдатом. Чуть позже этот человек занял свое место в рядах, и Кел продолжил свое движение вперед в одиночестве.
Он гордо восседал в седле, легко придерживая поводья одной рукой. Другая рука покоилась на головке рукояти меча. На нем были блестящие черные одежды; кираса, наколенники и все ремни были из черной лакированной кожи. Даже в темноте он весь сиял. Поднявшийся ветер подхватил черный плащ, и он трепетал за спиной. В отблесках пожара она увидела, что плащ его подбит золотой тканью.
Он остановился перед ней, отбросил назад капюшон и снял маску из черепа. Уголки его губ приподнялись в тонкой удивленной улыбке. Он наклонился вперед и посмотрел на нее сверху.
— За пять лет моих странствий я собрал всего лишь несколько рассказов о тебе, — сказал он с некоторой гордостью в голосе. Пристально посмотрел на труп с копьем в груди, на лошадь со сломанной шеей. — Но мне даже во сне не могло привидеться, насколько ты хороша.
Она взглянула на своего сына снизу, опустила острие меча в землю и еще раз оперлась на него.
— Ты опозорил меня, Кел. (Ветер трепал его темные волосы, взгляд больших черных как смоль глаз устремился на нее. Зеленых глаз, вспомнила она, но наполненных чернотой ночи.) Ты заставил меня сожалеть, что я вообще родила тебя.
Он спустился с седла и встал рядом со своей лошадью.
— Я тоже рад тебя видеть.
Они разглядывали друг друга несколько мгновений, затем он подошел к ней. Их руки потянулись друг к другу, и она позабыла о своем гневе, страхе и смятении. Они были просто матерью и сыном, тепло обнимавшимися, пусть и не сразу.
Но это мгновение прошло. Запах дыма горящих полей донесся до нее, заставив вспомнить о Соушейне.
Она отступила от него.
— Пойдем со мной, сын, — неожиданно попросила она. — Поехали вместе, прочь отсюда, прямо сейчас. Мы оставим все позади и начнем новую жизнь в другом месте.
Кел снова улыбнулся. Он смотрел на нее с незнакомой ей снисходительностью, отчего по спине ее пробежал холодок.
— Мы сможем начать сначала, — повторила она с еле заметным отзвуком отчаяния в голосе. — Мы сможем забыть о твоем колдуне и забыть о Соушейне!
Его брови удивленно поднялись.
— Соушейне?
— Я была там, — сообщила она ему. — Я сражалась. Я видела, что ты сделал с городом. Я отправилась туда лишь для того, чтобы найти тебя, но мне пришлось драться.
— Я тебя не видел, — признался он, — но как это приятно. Скажи мне, матушка, ты видела, как я использовал это? — Он откинул назад фалды своего плаща, чтобы показать ей кинжал, висящий на ремне.
При виде Жала Демона у нее перехватило дыхание. Это был ее кинжал. Она знала его силу лучше кого бы то ни было, и, о да, она помнила, как он использовал его. Затем она вспомнила Ша-Накаре и тех дьявольских светлячков. Она подумала о мешочке, висевшем на шее, и о его содержимом и вспомнила о своих подозрениях. У нее стали пульсировать виски; она крепко сжала пустой кулак.
— Твой колдун добыл его для тебя, — прошипела она. — Только колдовством можно было выяснить, где я закопала его много лет назад. — Она нащупала шнурок на шее и вытянула из-под туники маленький мешочек. — Только твой отец и я знали, где он был спрятан. — Ее дыхание стало учащаться, когда она рывком открыла его. Она не сводила с сына тяжелого взгляда, когда выкатила отрубленный палец себе на ладонь, и в то же время старалась не отпускать рукоять своего меча. Она выставила перед ним свою зловещую находку. — Ты скажешь мне, Кел, и скажешь правду. Я знаю, как колдуют. Я знаю, что делают колдуны, чтобы придать силу своим заклинаниям. — Она помолчала, запнувшись, наполовину страшась ответа, который он может ей дать. И что тогда она будет делать? Ведь это ее сын! Охваченная дрожью, она поднесла палец к его глазам. — Это палец твоего отца?
Улыбка сошла с его губ. Но и только — сам он не шелохнулся и даже не сделал попытки солгать.
— Конечно.
Она уставилась на него, глаза ее вдруг зажглись. Она так неистово затряслась, что палец скатился с ладони и упал в пыль к ее ногам.
Крик вырвался из ее уст — звук, полный боли, страдания, бешенства. Ее меч взлетел, движимый всей яростью и силой, какие она только смогла собрать. Он описал дугу в воздухе и нацелился прямо в незащищенную шею Кела.
Меч застыл на расстоянии какой-нибудь ширины ладони от его плоти, как если бы невидимые демоны схватили лезвие. Странное оцепенение распространилось вверх по ее руке до самого плеча. Она попыталась снова ударить, но конечность ее не слушалась, кроме того, она не могла разжать пальцы на рукояти и даже опустить руку. Постепенно это ощущение охватило все тело, пока оно не перестало ей принадлежать и подчиняться.
Глаза Кела озарились тайным внутренним огнем, который сверкнул вокруг черных ободков его зрачков.
— Это ты! — выдохнула она, все еще способная говорить. Страшная догадка захлестнула ее. — Сам ты колдун. Нет никакого Ороладиана!
