— Глупая женщина! — Его голос громом ударил ей в уши. — Думаешь, твоя жалкая жизнь имеет для меня какую-то ценность?
Эти слова противоречили действиям, и Кеннаг, хотя и испуганная, перешла в наступление.
— Должно быть, имеет, иначе ты убил бы меня, а не заманивал сюда. У меня есть что-то, что нужно тебе! — И пока это у меня есть, я останусь в живых, мысленно добавила она. Добрая Мать Бригида. Она никогда не сознавала, насколько в ней сильно желание жить. Ей вспомнилось опасное предсказание Элвина относительно судьбы двух свидетелей.
Зверь из бездны убьет их, сказал он. Кеннаг не хотелось этому верить, но сейчас с неуместным юмором она подумала, что Гвин ап Нудд, ложный Король Эльфов, может опровергнуть пророчество, убив ее.
— Ошибаешься, смертная, — пошипел Гвин. — Ты то, что нужно кое-кому другому.
Произнеся эти страшные слова, он обхватил Кеннаг за талию, подбежал к яме и прыгнул туда вместе с пленницей.
Аскетичное жилье аббата, лишенное роскоши, оказалось тем не менее довольно приятным местом, и Элвин почувствовал себя польщенным, когда его пригласили пройти. Обычно аббат удостаивал аудиенции только тех братьев, которые заслуживали поощрения.
Впервые за все время после появления Михаила Элвин спал спокойно и поэтому утром чувствовал себя отдохнувшим. Так приятно снова быть в привычной обстановке. Хотя он и не знал здешних монахов, по- настоящему чужими они не были — каждый знал, что ему делать, какие псалмы петь семь раз в день, какую работу исполнять.
Он не хотел уходить.
— Зимой по утрам я пью чай, — заметил Сигегар, когда один из послушников принес поднос с чайником и тремя чашками, поставил его на стол и молча удалился. — Не желаешь ли составить мне компанию? Разумеется, твоя спутница тоже приглашена.
При упоминании о Кеннаг у Элвина дрогнуло сердце. Солнце уж давно встало. Где она? Монахи успели позавтракать и занимались привычными повседневными делами. Она знала, что их пригласили и как важна эта встреча, и все же не явилась.
— Если позволите, я сочту за честь разделить с вами чашку чая. Что касается моей спутницы, — он добавил жесткости голосу, — то я не знаю, почему ее нет.
Сигегар разлил по двум чашкам пахучий травяной чай. Элвин с трудом отвел взгляд от третьей, пустой чашки.
— Мне сообщили, что ее не могут найти. Лошади тоже нет.
Аббат подал ему чашку и сел на стул. Гость посмотрел на него. Некоторое время Сигегар молчал, задумчиво изучая лицо юноши. Невысокий, плотного сложения, с темными пронзительными глазами, взгляд которых проникал в душу, и с комично торчащим клоком седых волос на выбритой голове, Сигегар больше походил на пожилого, немало потрудившегося на своем веку крестьянина, чем на почтенного аббата старейшего в Англии монастыря.
— Может быть, — медленно сказал он, — нам следует начать без нее.
У Элвина пересохло во рту, и он сделал глоток чаю. Напиток был горячий и сладкий. Он думал о Кеннаг, о ее вспыльчивости, нервных вспышках, о ее отвратительной лошади, с которой она нянчилась, как с даром небес. Для успеха их предприятия так важен разговор с аббатом, но все же Кеннаг сочла за лучшее уехать, оставив своего спутника. В лучшем случае — пренебрегла встречей и отправилась рассматривать Гластонбери! В худшем — просто бросила его.
Он отпил еще один глоток и посмотрел в глаза Сигегару.
— Может быть, так будет лучше.
— Твои слова, сказанные прошлым вечером, загадочны, — сказал Сигегар, и его темные глаза потеплели от непрозвучавшего смеха. — Возможно, с началом нового Божьего дня ты сможешь изъясняться немного проще.
Элвин выиграл еще несколько мгновений, прильнув к горячей чашке. Теперь, когда разговор начался, ему уже не так хотелось посвящать аббата во всё подробности случившегося. Одно дело облегчить душу перед Вульфстаном, наставником и другом. Совсем другое — убедительно поведать незнакомцу о невероятных событиях, участвовать в которых довелось ему самому.
— Хорошо, — сказал Элвин, — я постараюсь говорить проще… насколько это возможно.
Он глубоко вздохнул, расправил плечи и коротко рассказал аббату обо всем.
Надо отдать должное, Сигегар не перебивал. Иногда к его щекам приливала кровь, иногда вспыхивали глаза. Единственным признаком того, что повествование Элвина встревожило его, было напряжение коротких толстых пальцев, стиснувших чашку.
Закончив, Элвин заметил, что дрожит. Чай успел остыть. Он осторожно поставил чашку на деревянный поднос.
Сигегар молчал. Элвин закрыл глаза. Он не верит мне. Милостивый Боже, что же делать?
— Ты, конечно, понимаешь, брат Элвин, — промолвил наконец аббат, — насколько дико все это звучит.
— Да, — твердо ответил монах.
— Ты пришел ко мне в аббатство, чужак, без послания от твоего аббата или от епископа Вульфстана. Ты утверждаешь, что осел и кошка умеют говорить, а твоя палка — это посох Аарона. Ты рассказываешь о приближении конца света, о том, что Сатана и Антихрист уже здесь и претворяют свои замыслы с помощью викингов.
Элвин, уныло вздохнув, открыл рот.
— Я еще не закончил. — Сигегар поднялся и заходил по комнате, заложив руки за спину. — Ты пришел не один. Ты привел с собой женщину, язычницу с севера, учтивости которой не хватило даже на то, чтобы