Леоноры Леоновны — нет.
И профессор разахался.
Вдруг оборвался.
Став в гордую позу и руки подняв, но глаза опустив в чубучок, с глаз сорвавши очки черно-синие, — на ногу павши подтопом и точно фехтуяся желчью волос, подаваемых, точно с тарелки, с ладони под зубы профессора, ярко крича, — ему Тителев бросил сквозь зубы:
— Сезам, — отворись!
Было видно, что он исплеснулся в таком-то испанском, ему, вероятно, несвойственном жесте, и все ж, вероятно, его двойнику где-то свойственном жесте и в чем-то знакомом профессору, так как профессор, выпучивая свое око и точно оскаляся, ахнув без axa, присел под ладонью.
Ладонями — как по коленкам зашлепает!
Друг перед другом, присев, замирали они, точно два петуха, собираясь носами в носы закидаться; казалось, что будет скакание друг перед другом сейчас петухов разъерошенных.
— Но —
— «ха-ха-ха» — скалил рот до ушей, приседая до полу профессор.
И — руки в бока, плечом в поднебесье, закинув над ним свою шерсткую, бразилианскую бороду —
— Тителев!
— Это же…
Тителев вышарчил:
— Пере…
— Цецерко! — профессор рот рвал.
— Расе: — и Тителев вскачь перед ним: с подлетаньем ноги — носком вверх…
— Рас-пу-ки-ер-ко?! — бил по коленям профессор.
И писк Серафимы, и крик Никанора Иваныча.
— Киерко?
— Николай Николаевич Киерко —
— с тем же испанским аллюром пред всеми пред ними, пройдясь — впереверт, вперещолк, впересвйст, — замер в позе испанского гранда, как вкопанный.
Выбросив руки и выбросив бороду с рыком и с ревом — за плечи друг другу — сжимали друг друга в объятиях, в объятиях трясясь, как в борьбе; но руками обеими руки профессора скинувши с плеч, Николай Николаевич Киерко, Руки руками схватил; —
— и —
— направо,
— налево,
— направо —
— они — бородами, усами, носами,
губами —
— отчмокались громко!
И гракал, и гавкал руками махающий брат, Никанор; приседая, дугой выгибаясь и носик в коленях щемя, Серафима с отчаянным писком свалилась в диван, башмачишками дергаясь.
Стул откатился: и — сдернулась скатерть; и — вспых:? Никанор папиросу свою уронил на бумагу; и —
— красное пламя пожара вчернило их тени в мерцавшие стены.
Но, сгаснувши, черно-лиловый морщочек отвеялся.
Точно фонарики
Комната —
— в ярких, опрятно кричащих, приятно морочащих
пятнах, —
— малиновых,
— палевых; —
— точно фонарики:, в кубово-черные фоны дрожат, драгоценно играя!
Нет, с радости, с холоду, с блеску, — малютка, как пьяная.
А Никанору высказывает все такие простые и трезвые вещи:
— Все — к лучшему!
И Никанор, встав на цыпочки:
— Эдак, так!
Нос протянувши к носам, озабоченно юркает он:
— Видно будет: авось образуется!..
— Что?
Серафима — мальчуга какой-то: привздернет с веселым прищуром смешное личишко свое: как по клавишам, пальцы порхают ее пред предметиками: расставляет предметики.
И — наставляет предметики: здесь, — в этом месте, — любитесь и множьтесь!
С прыжками, с гримасками и с перезертами моль на ходу — «щелк-пощелк»; на скамеечку — «прыг», чтобы яркую шторку поправить.
Мяукает песенку.
Видит: профессор, сев в кресло, сигает усами: пред ним Николай Николаевич Киерко, сгорбясь, взусатясь, нащелкивает лихо в линии сине-малиновых ситчиков:
— Старый товарищ, — как встретились: а?
Вот — растискулись пальцы; в какие-то задние мысли уходит — за темные фоны обой, —
— на которых вишневые перья, как перья запевших, далеких кометных хвостов, угрожают вселенной: космической гибелью.
«Старый товарищ» трехрогой космой — враздрай, усами — в лукавые заигры, с видом таким приседает, как будто с большим удовольствием сладкую манную кашу уписывает, потопатывая сапожищем; на цоки и дзеки икливенького белорусского говора.
Как же-с!
Бывало, Пукиерко это придет; и — висит прибаутка из дыма, смешная, —
— уютная, —
— жуткая!
Киерко ж — локтем в колено:
— А кто бы мог думать, что эдак все кончится?
Клином волос — в нос.
Ему Серафима, затопавши ножкой:
— Нельзя так! Мотает головкой.
Профессор мотает запрыгавшим задом:
— Какой, чорт дери, этот самый Цецерко хитряга!
Блаженствует носом с Цецеркой-Пукиеркой.
— Очень забавная штука — я? — Киерко!
Тут Серафима — на помощь к нему: плутовато похлопать глазенками и шутовато скорячиться:
— Вы, — точно хочет сказать она видом, — в какие-то игры пускаетесь? Ну, — я готова: в разбойники?… Что ж?
— Вот смелачка какая! — ей Киерко.
Трубкой — в профессора: меряет он смышлеватою бровью своею какое-то, что-то: свое:
— Эка!
