Лицо Дона Педро
— Я… — видите ли — в это утро…: в то, самое… Ну-те, — когда вас свезли.
Мы напомним читателю: битого перевезли — в желтый дом.
— Забегал…
Но профессор, с карачек став боком и сев головою в лопатки, как путник у склона горы, защищался от Тителева прирастающим к уху плечом, ожидая, как видно, что будет прыжок через ножку стола с вырываньем конвертца: а может, и —
— всей бороды?
Он же — битый!
Нет — Тителев стул поднимал, стол оправил, бросая, как… приготовишка:
— И — вижу: пиджак перекомкан, жилет…; сами ж бросили; я — подобрал; и нащупал: зашито!
Уже не робевший профессор осмелился выпятить грудь, точно тачку с усилием рук и с пыхтением легких на гору тащимую; даже морщины, скрестясь, как мечи, поднялись.
— Я и выпорол… Мокрые ж были от крови пиджак и жилет… И промокло б.
Молчание, полное ужаса, переходило в молчание, полное тайны; тут Тителев хватко и глядко уселся за столик; но в том, как он руки сложил пред собою, была немота от усталости: нечеловеческой.
Видя все это, профессор утратил усы в бороде и спокойнейше сел перед ним, опухая глазными мешками.
Такая была тишина, —
— точно бомба упала на столик между четырех протопыренных рук, ожидающих звука разрыва.
Скорее провеяло, чем раздалось:
— Я… от имени партии, класса, для будущего, для всего человечества… и… справедливости ради…
Он так посмотрел, точно стул из-под зада профессора вырвет вот-вот: —
— не казалось, что он выбивался из сил,
— когда он выбивался; а он —
— выбивался из сил!
— Я прошу вас: отдайте открытие.
Как передернутый силою аккумулятор, зацапав стаканчик, могуче дрожал:
— Умоляю!
Профессор, вырезываясь в серо-розовом крапе белясых и кое-где дранных уже Никанором обой, не в себе, хрипло хрякал:
— Ссудить?
— Не могу-с!
С нежным хрустом распался стаканчик меж пальцами Тителева; и закапала ясная кровь: между пальцами; Тителев дико надменным испанцем поднялся.
Лицо —
— императора: Педро.
— Ссудить?
И за горло — рукой:
— Так…
С жестоким сарказмом на ногу упал, свое выгнув плечо:
— Нас не можете?
И погрохатывал, как артиллерией, — горлом:
— Xoxоxo!
Отсасывал палец:
— Вы сами-то — что? Весь в долгу у рабочего класса, создавшего технику, средства!
Осколок визжал под ногою:
— Я вам предъявляю лишь вексель — не свой, а чужой.
И глаза, просияв укоризной, сияюще плакали.
— Этот поступок граничит с нечестностью…
Стол дубовато столовой доскою бубнил.
— Таким были… Таким и остались.
Профессор, морщиною, точно глазами, играл, бросив руки по швам и плеснув бородою, которая стала, как слиток серебряный; свои ладони развел, прижимаясь локтями к бокам:
— Дать открытие — значило бы: наплевать на убийство; а — я…
Глаз — топаз:
— Не плюю!
Ослепительный глаз, — но — слепой!
— Я, — лицо растянулось в исполненное выражение тело, — я — сжег его…
— Вы на убийство уже наплевали тогда, когда вы расписалися в бойне: со всей корпорацией!
Не расписался ж, — сидел в желтом доме: другие — расписывались!
— Вы, — и Тителев бросился корпусом, — нас не «ссужаете».
Свистнул по воздуху твердым стальным кулаком;
— Мы вас — судим! Лицо спрятал в руки:
— Боролись Либкнехты, — не вы.
Оборвался руками от лба; и пять пальцев приплясывали на коленке качавшейся:
— Где сожгли? Как?
— В голове.
— Не юродствуйте, — Тителев взвизгнул, — и плюйте, но — цельтесь: у вас не плеванье — самооплеванье.
Профессор глядел на него утомленным лицом, сжавши Пальцы в томлении, — в неумолчном, громком.
Отер капли пота:
— За что?
И слова барабанили, как барабанными палками, по барабанной его перепонке:
— Нет, где человечность у вас? Где у вас справедливость?
— Я вам говорил-с: справедливость есть «средняя» только конкретных любвей!
— Разве что!
Нет же —
выписал брата, одел, приютил, накормил; пожалевши, отдал, что важней справедливости, этот линючий конвертец; лишил себя чести… —
— И это есть «средняя»?
— Коли вы брезгуете справедливостью, — вспыхнул глазами кровавыми.
Полудугу описал: и — с упругим голопцем, рванув Никаноровы рвани, — к профессору:
— Все человек превозможет!
Как раненный насмерть, страдающий тигр, протянулся рукой за пакетцем на рваный карманик:
— Пускай погибает в вас личная истина в истину класса: нет, вы — отдадите!
Профессор, найдя разрезалку, случайно зацапанную, в своем рваном кармане, усищами сделавши —
— «Ась?» — подбородком вдавился в крахмалы, как зубы защелкавшие.
Он хватил разрезалкой товарища старого, чтобы в борьбе обрести свое право, и — полудугой — мимо Тйтелева, — сорвав скатертцу, бросив ее пред собою, и — головая, — дернулся с громким расплохом на двери, которые выкинулись, точно руки из недр.
