того, что еще требуется, какие точно бланки должны быть заполнены, а также с просьбой сообщить, если по какой-либо причине эти данные не могут быть получены. Джейни понимала, что получить отпечатки тела некоторых мальчиков агенты просто не сумеют.
«Но, может, мы и без них обойдемся…»
Захлопывая крышку компьютера, она улыбнулась. Надо же! Она подумала «мы».
Майра Росс оставила сообщение, и тон ее выдавал крайнее волнение.
«Господи, — подумала Джейни, снова прокручивая запись, — пожалуйста, пусть это не означает, что с дневником что-то случилось».
Однако, как она ни умоляла, Майра отказалась рассказать что-либо по телефону, когда Джейни перезвонила ей.
— Просто приезжайте, — твердила она. — Я должна обязательно показать вам кое-что.
Джейни никак не удавалось переубедить ее.
— Вы должны приехать.
— Но я не могу приехать прямо сейчас. Я занята.
— Приезжайте, как только сможете.
И любопытство победило.
— Ладно, постараюсь приехать через час.
— Я предупрежу охранника о вашем приезде, — сказала Майра.
К тому времени, когда Джейни добралась до хранилища, возбуждение Майры в полной мере передалось ей. Хранительница повела ее в ту самую мастерскую, где они уже были раньше.
— Взгляните на это, — сказала она.
К удивлению Джейни, на столе лежали две книги, дневник и вторая, гораздо больше и, очевидно, древнее, с обложкой из тонкой меди, потускневшей от времени и со следами множества прикосновений. По виду она напоминала рукопись и притягивала взгляд почти так же, как дневник, хотя Джейни и не могла бы объяснить почему. Однако книга, несомненно, сразу же очаровала ее, в точности как дневник. Джейни инстинктивно протянула руку, чтобы прикоснуться к ней…
…и услышала, как буквально застонала Майра. Джейни отдернула руку, словно ее ужалило.
— О господи, простите! — воскликнула Майра. — Все в порядке. Ваша реакция совершенно естественна. На вашем месте мне тоже захотелось бы прикоснуться, однако следует без крайней необходимости воздерживаться от любого контакта с этой рукописью, поскольку она очень старая и хрупкая. — Хранительница жестом сделала Джейни знак подойти ближе. — Вот на что, по моему мнению, вам следует взглянуть. Скажите, что вам бросается в глаза?
Она чрезвычайно бережно раскрыла рукопись на какой-то определенной странице. Джейни вглядывалась, нахмурив брови, в поисках чего-то, могущего иметь значение. Рукописи отличались по виду и материалу: дневник Алехандро был в кожаном переплете, страницы пергаментные, по всему тексту разбросаны имеющие явно технический характер рисунки, иллюстрирующие написанное. В другой книге рисунки были сложные, прекрасно выполненные, и под каждым текст, как показалось Джейни, на иврите. На обратной стороне страниц располагался рукописный текст, заметно выцветшими чернилами, сделанный явно писцом-европейцем, насколько можно было судить с первого взгляда.
— Страницы, — сказала она, — они такие тонкие. Кажется, вот-вот рассыплются.
— Мы обращаемся с ними очень бережно. Но я хотела, чтобы вы не на это обратили свое внимание.
«Это что, тест? «С» с минусом»,[20] — поставила себе Джейни.
— Сдаюсь, — в конце концов сказала она. — Что я должна была тут увидеть?
— Я думала, вы сразу заметите, — с обидой в голосе отреагировала хранительница.
— Простите, я, должно быть, полная идиотка. А может, просто устала, у меня был трудный день, но я, честное слово, не понимаю…
— Почерк. В обеих книгах одинаковый почерк.
Джейни с благоговением воззрилась на рукопись и в конце концов увидела сходство, хотя записи были едва различимы спустя столько лет.
— Это писал Алехандро? — прошептала она.
— Мы убеждены в этом.
Джейни почувствовала слабость в коленях.
— Господи Иисусе, — пролепетала она.
Несколько минут спустя, выпив стакан воды, она сидела на стуле, слушая объяснения Майры.
— Я ничего не замечала, пока не положила вторую рукопись под микроскоп. И тогда подумала: «Где я уже это видела?» Потом мы получили оцифрованные изображения некоторых деталей обеих рукописей и увеличили их. В древних записях разброс материала так велик, что сам почерк идентифицировать бывает трудно. Однако в данном случае имелось определенное количество слов, общих для обеих рукописей, поэтому мы сильно увеличили их и загрузили в компьютер. Они оказались почти идентичны, из чего мы сделали вывод, что обе писал Санчес. — Она мечтательно вздохнула, бросила взгляд на книги и снова посмотрела на Джейни. — Признаюсь, для меня это был чрезвычайно волнующий момент.
— И для меня тоже, — сказала Джейни. — Я бы еще употребила слова: потрясающий, сокрушительный, невероятный.
— Все подходит. Но слушайте дальше. Здесь есть нечто совсем уж фантастическое. Эти рукописи относятся к разным временным периодам. Ваша датирована тысяча трехсотыми годами, что касается второй, точную дату определить не удалось, хотя мы многократно и очень внимательно изучали ее в поисках именно временной ссылки. Ясно лишь, что она гораздо древнее, может быть, на несколько столетий. Точнее сказать трудно.
— Тогда каким образом почерк может быть одинаковым?
— То, что Алехандро писал в более древней книге, не оригинальный текст. И эти записи появились гораздо позже по сравнению со временем создания рукописи. Мы пришли к выводу, что доктор Санчес был одним из переводчиков более раннего текста.
— Значит ли это, что были и другие?
— Да, несколько. Когда рукопись Авраама попала нам в руки, мы тут же показали ее специалисту по средневековым почеркам. Он и сделал вывод, о котором я вам говорила, основываясь в большой степени на языке перевода. Санчес переводил на французский, а именно на так называемый придворный французский, представляющий собой архаическую версию сегодняшнего разговорного — что-то типа староанглийского. Вот почему вы сумели найти тех, кто помог вам в переводе. Возможно, Алехандро выучил этот язык во время своего обучения или в какой-то дворянской семье. С определенного момента почерк меняется, и вместе с ним французский меняется на провансальский, который на самом деле больше похож на испанский, чем на французский. Люди, которые писали на этом языке, принадлежали к низшему классу и, как правило, были родом из маленьких городков на юге Франции. По нашему мнению, начал переводить именно Санчес. По-видимому, он осознавал ценность рукописи и потому немало потрудился над ней.
— Знаю, ему нравился процесс познания сам по себе, однако непонятно, что такое ценное он нашел в этой книге.
— Конкретно сказать трудно. Однако если бы я была евреем и жила в те времена, то ценила бы все, что сделало бы мою жизнь хоть немного легче. А эта рукопись на самом деле представляет собой одно очень длинное письмо, в котором ее автор, человек по имени Авраам, дает наставления евреям, живущим в Европе. — Глаза Майры возбужденно вспыхнули. — В первой части книги он советует им, как жить, однако в основном она представляет собой руководство по алхимии. Здесь приведено множество подробнейших рецептов, как превратить обычные металлы в золото. По моему мнению, этот Авраам хотел быть уверен, что у его народа будут средства, чтобы выжить. Очаровательно, не правда ли?
— Но это же просто чушь!
— Чушь для нас, но в те годы многие люди страстно верили, что такое возможно. Во времена Средневековья и раннего Ренессанса все просто с ума сходили по этой идее. Сейчас нас сводит с ума поиск
