Чейс надул жилеты, свой и Макса, надеясь, что, сняв их с Максом вес и добавив клетке плавучести, он остановит падение, подвесит клетку, пока Длинный не спустится к ним с тросом.
Клетка продолжала погружаться. Чейс посмотрел на прикрепленный к цистерне глубиномер: стрелка прошла тридцать футов, потом тридцать пять, сорок…
Он быстро огляделся. Акула исчезла.
Пятьдесят футов…
Чейс знал, что выбора у него нет, они не могли опускаться до дна. У них обоих кончится воздух — возможно, еще до конца погружения и уж наверняка раньше, чем до них доберется Длинный.
Он поднял Макса на ноги и открыл люк. Положив руки на плечи сына, Чейс посмотрел ему в глаза, призывая вспомнить полученные уроки и молясь, чтобы не оказалось, что мальчик пропустил их мимо ушей. Он вынул изо рта загубник и прокричал одно слово: «Помни!»
Макс понял.
Шестьдесят футов…
Чейс вытолкнул Макса в люк и немедленно последовал за ним. Он взял мальчика за руку и заглянул в лицо, чтобы контролировать его дыхание.
Они поднимались слишком быстро, обгоняя пузырьки выдыхаемого воздуха. Наполненные жилеты расширялись, рвались к поверхности, тянули вверх. Необходимо было замедлить всплытие: продолжая в том же темпе, они рисковали порвать легкие или получить эмболию либо кессонку.
Чейс выпустил воздух из жилетов, и подъем стал медленнее. Теперь пузырьки от выдоха опережали их. Хорошо.
Саймон посмотрел на свой глубиномер: сорок футов… тридцать пять… Он не глядел вниз, сосредоточившись на лице Макса, не видел, как под ними показалась из глубины акула.
Двадцать футов… Пятнадцать…
Внезапно сверху раздался всплеск, вода забурлила, и к ним подплыл Длинный с ружьем для подводной охоты.
Теперь Чейс бросил взгляд вниз и увидел разверстую пасть и выдвинутые вперед челюсти большой белой акулы, поднимающейся из мрака со скоростью ракеты.
Длинный нажал на спусковой крючок. Углекислотный патрон выдохнул клуб пузырей, острога вылетела из ружья. Она ударила акуле в нёбо и вонзилась в него. Акула притормозила, мотая головой, пытаясь избавиться от помехи. Животное сомкнуло челюсти, сгибая и ломая острогу.
Чейс вылетел на поверхность, таща за собой Макса, и толкнул его на ступеньку. Аманда схватила мальчика и вытащила его на лодку, а Чейс, закинув ноги и выкатившись на ступеньку, протянул руку вниз, Длинному.
Но Длинный остался под водой наблюдать. Наконец он вынырнул и одним движением выбросился на ступеньку.
Чейс скинул ремни, опустил на палубу баллон и нагнулся к Максу — тот лежал на боку, Аманда помогала ему снять акваланг.
— Ну как ты? — спросил Чейс. Глаза у Макса оставались закрытыми. Он кивнул, выдавливая улыбку, и сказал:
— Господи…
— Ты отлично действовал… Соблюдал правила… Не испугался. Ты действовал превосходно!
Чейс ощущал собственные вину и глупость, облегчение и гордость. Он хотел выразить все эти чувства, но не шал как. Поэтому он зажал ладонь Макса в своих ладонях, погладил ее и проговорил:
— Чертовски жуткое посвящение в аквалангисты в открытом море. — Он увидел Длинного, идущего к каюте, и обратился к нему: — Эй, Длинный… Спасибо. Я не смотрел вниз, не видел, что она подходит.
— Знаю, — бросил Длинный. — Я подумал, лучше дать этой суке пожевать что-нибудь взамен тебя. Знаешь, это наша акула. Крючок все еще на ней.
— Я никогда не видел, чтобы они так себя вели, и никогда об этом не слышал. Она как бешеная! С ней что-то ненормальное, как и с синими акулами, только наоборот: белая свихнулась на нападении, а не от страха. — Чейс помолчал секунду и закончил: — Но кто бы ни был причиной такого поведения, это одно и то же существо: на брюхе белой акулы — пять царапин.
Они подняли якорь и повернули на запад, направляясь к дому. Чейс стоял у штурвала на ходовом мостике; Макс лежал рядом с ним на полотенце, согреваясь под полуденным солнцем. Аманда кормила морских львов. Устроив их на корме, она поднялась по трапу на мостик.
Едва впереди показался низкий силуэт острова Оспри, как у трапа появился Длинный и сообщил Аманде:
— Ваш пилот на связи: он нашел китов.
— Как далеко?
— Недалеко, пару миль к востоку. Аманда колебалась. Она посмотрела на часы, потом на морских львов, потом на Чейса.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Чейс у Макса.
— Отлично, — ответил Макс. — Со мной все в порядке. Пойдем туда, я никогда не видел китов. Чейс повернулся к Аманде и предложил:
— Вам решать. Вы думаете, морские львы будут работать?
— Конечно, и прекратят только когда устанут.
— Они не запуганы?
— Нет, не думаю. Если они увидят белую акулу, то выскочат из воды, как и в этот раз. Кроме того, акулы обычно не подходят к группе крупных, здоровых китов.
— Угу, — сказал Чейс. Он повернул штурвал и взял курс на восток. — Но я думал не только о белой акуле.
24
Я их не слышу, — произнес Макс.
В двухстах ярдах перед ними группа серых китов лениво продвигалась на север.
— Ты бы услышал, если бы находился под водой, — объяснил Чейс. — Их слышно за несколько миль.
— Но если они поют…
— Это не настоящее пение. Мы так говорим, потому что не знаем, как еще это описать. Настоящего голоса у них нет. Они издают звуки неким органом, расположенным у них в голове. И делают это не все время.
Они стояли на ходовом мостике. Лодка дрейфовала на холостом ходу, медленно опускаясь и поднимаясь на длинной океанской волне.
Огромные серые тела перекатывались в море, перемещая своими громоздкими широкими головами горы воды, демонстрируя роскошные горизонтальные хвостовые плавники пятнадцати и двадцати футов в размахе, извергая при выдохе туманные струи в теплый воздух. Тут были взрослые и детеныши, самцы и самки, но пересчитать их оказалось невозможно: то тут, то там один или двое из них трижды хлопали по поверхности хвостами, а затем глубоко ныряли и исчезали, чтобы спустя несколько минут снова появиться в непредсказуемой точке среди своих сородичей.
— О чем они поют? — спросил Макс.
— Очень долго никто не знал. Единственное, что было известно, — киты таким образом держат связь, разговаривают, может быть о том, куда направляются, или где должна быть пища, или о том, что почувствовали опасность. Я слышал, что синие киты не теряют связь в открытом море на расстоянии более чем в тысячу миль. Однако горбачи — единственные киты, производящие такие сложные по ритму и тональности серии звуков. Сейчас ученые почти совершенно убеждены, что песни горбачей — призывные, брачные, самцы издают их, чтобы привлечь самок. — Чейс улыбнулся: — Мне нравится думать, что они
