— Лучше сами попробуйте, — предложил Нэбби Адамс.
— Нет. Я больше никогда не буду водить. Шофера найму.
— Вот тебе шанс, — объявил Нэбби Адамс Алладад-хану. — Можешь возить этого джентльмена и его жену, когда не на службе. Они обязательно тебе заплатят.
— Спасибо. Я — Хан. Я людям не слуга. Однако мем-сахиб с радостью отвезу куда надо.
— У меня для вас есть шофер, — сказал Нэбби Адамс Краббе.
Со временем заключили сделку в маленьком кедае на тимахской дороге. Пиво тут было согрето долгим солнечным днем, и теплая пена успокоила плохой зуб Нэбби Адамса. Алладад-хан был счастлив, глаза его сияли в скудном свете керосиновых ламп. Смирившийся Краббе обещал завтра пойти в Казначейство, получить наличными две тысячи долларов и вручить их Нэбби Адамсу в маленьком кедае возле школы Мансора. Нэбби Адамс обо всем позаботится.
Позже вечером Нэбби Адамс и Алладад-хан привели изувеченную кашлявшую машину к дверям Клуба. Алладад-хан тихо пел пенджабские народные песни про любовь в стогу сена.
— Потише теперь, — приказал Нэбби Адамс. — Я буду околпачивать этого самого Риверса. Он обязательно удивится состоянию двигателя, не понимая, что мы всего-навсего переладили несколько проволочек и тому подобных вещей.
Риверс был теперь очень пьян. Бегал по Клубу, выкрикивал:
— Выпороть, поколотить, пригвоздить к дверям, приперчить горячим свинцом, ха-ха-ха. Обойтись по заслугам. Говорить на единственном языке, который они понимают. Присолить их как следует, ха-ха-ха. — Раджа Ахмад, адъютант султана, исполнял испанскую хоту. За разбитым роялем сидел Харт, играл старые песни в стиле НААФИ. Раджа Ахмад мирно сидел со своей самой последней женой, рассеянно улыбался, пил джин с тоником. Он был очень стар.
Нэбби Адамс сказал:
— Мистер Риверс, я ее пригнал.
— Для вас, — поправил Риверс, — майор Риверс. Я настаиваю на своих правах. Настаиваю на уважении моего чина. У нас должна быть дисциплина, даже если это будет последнее наше дело. — И вцепился в стойку бара, как в доску для точки кошачьих когтей. — Тысячу восемьсот. Ни пенни меньше.
Нэбби Адамс сказал:
— Пойдите посмотрите.
В теплом ночном воздухе Риверс зашатался, схватился для поддержки за столб веранды.
— Отвезите меня домой сию же минуту, — потребовал он. — Я настаиваю на своих правах. Тут нигде никакой дисциплины.
— Садитесь, — предложил Нэбби Адамс, — и просто послушайте этот чертов мотор.
Риверс рухнул в машину, распростерся на сиденье, крича:
— Дисциплина, сэр. В этом батальоне никакой дисциплины.
Алладад-хан радостно пел за рулем.
— Господи помилуй, — сказал Нэбби Адамс. — Точно свихнулся, будь я проклят. Эй, дай я поведу. — И перехватил руль у Алладад-хана, грубо толкнув его на переднее пассажирское место. Алладад-хап пел о полноте любви, о весенней луне, которая жемчужиной катится над супружеским ложем. Они ехали вниз по дороге на Тахи-Панас.
— Видите, вроде бы начинается, — сказал Нэбби Адамс. — Теперь слушайте вот этот стук. Слышите? Прямо все внутри разрывается. Тысяча пятьсот, цена честная.
Единственным ответом был громкий храп сзади. Риверс отключился, как свет.
— Проснитесь, — взмолился Нэбби Адамс, — послушайте чертов двигатель. Прошу вас, послушайте распроклятый мотор. — Риверс храпел дальше.
Приблизительно в полумиле от поместья Джагут бензин кончился. Нэбби Адамс обиженно ругался с Алладад-ханом.
— Ты должен был проверить бензин. Поэтому у тебя две нашивки. Тебе явно нельзя доверять, так ты плохо работаешь.
— За машину я не отвечаю, сахиб.
— Нет, отвечаешь. Ты ее собирался вести, правда? Нехорошо. Придется оставить ее на обочине.
— Но там сахиб спит. Террористы до него доберутся.
— Ну так похороним его, черт возьми.
— Сахиб?
— Ладно. Толкнем.
И они толкали, с храпевшим в забвении грузом, в глубоком сне растянувшемся на заднем сиденье. Нэбби Адамс бурчал, ругался, поносил Алладад-хана. Алладад-хан в экстазе пел старую песню пахарей. Под сияющей луной преодолевали дорогу. Демоны полуприрученных джунглей бесстрастно наблюдали за ними; змея высунула из травы голову; светлячки мельтешили над ними насмешливыми огоньками. Вдалеке кого-то окликнул тигр. Нэбби Адамс осатанел от жажды.
— Четыреста пятьдесят, — пропыхтел он. — И ни пенни больше. Будь я проклят. И пускай радуется. Ублюдок, — добавил он. — Пьяная сволочь. Ни пенни больше.
5
— Хе-хе-хе, — сказал инчи Камаруддин, показывая мелкие зубки в веселой улыбке. — Если делать такие глупые ошибки, дечего даже дадеяться сдать экзамеды. Если так делать, провалишься. — Он ослепительно ободрительно улыбался.
— Да, — сказал Виктор Краббе. — Но как бы не существует никаких правил. — На столе лежало его упражнение, транслитерация на арабскую вязь. Слова ползли справа налево неуклюжими нескоординированными завитками, сбрызнутыми точками. Стоял теплый вечер, несмотря на дождь; шла деловитая жизнь насекомых. Повсюду вокруг приземлялись летучие муравьи, готовые спариться, сложить крылышки и умереть. Крылатые жуки раздраженно пели в стропилах веранды, мелкие мошки и бледная моль пили пот с шеи Краббе. С державшей ручку руки на тетрадь капал пот. Он знал, что в глазах учителя- малайца должен выглядеть мокрым, сальным, желторотым. Инчи Камаруддин улыбался и улыбался, порицая его тупость несказанно радостным взглядом.
— Правил дет, — улыбнулся инче Камаруддин. — Это первое, что вам дадо усвоить. Каждое слово отличается от любого другого. Слова дадо заучивать по оддому. Адгличаде все ищут каких-дибудь правил. До тут, да Востоке, дет правил. Хе-хе-хе. — Он хихикал, радостно потирая руки.
— Хорошо, — сказал Краббе. — Ну, давайте посмотрим на специальные слова для малайских особ королевской крови. Хотя за каким чертом нужно употреблять другие слова, чем для прочих людей…
— Хе-хе-хе. Всегда так было. Таков обычай. Когда простой человек ложится спать, дадо сказать
— И у султана Лаичапа проходят такие конкурсы талантов?
— У дыдешдего султада? Теперь все идаче. — Инчи Камаруддин с готовностью вытащил из стопки книг и прочих учебных пособий малайскую газету. — Видите, сегоддяшдие довости. — Краббе прищурился на арабские письмена, медленно расшифровывая. — Если бегло читаете, будете в курсе последдего скаддала. Хе-хе-хе.
— Он собирается снова жениться? На китаянке?
— Султад проиграл мдого дедег да скачках в Сидгапуре, и да скачках в Пидадге, и да скачках в Куала-Лумпуре. Султад задолжал мдого дедег.
— Моя ама всегда говорит, он ее отцу должен.
— Вполде возмождо. Хе-хе-хе. Эта китайская девушка — дочь хозяида оловяддого руддика, богатейшего в штате. У султада будет оловяддая жеда. Хе-хе-хе. — Богатая шутка. Инчи Камаруддин покачивался от радости.
