тяжесть воды, и это требует от гребцов неимоверных усилий.
Хасан сидит среди гребцов на подветренной стороне – хуже места не придумаешь, потому что именно здесь надо изо всех сил бороться с порывами ветра, относящими судно в сторону.
При таком бурном море и сильном ветре хорошо иметь прочный и остойчивый киль, но тогда судно утратило бы маневренность. А для берберских галиотов маневренность – главное, поэтому они держатся на самой поверхности. Малая осадка – беда, но тут выручает хорошая выучка экипажа. Зато галиоты могут подплывать чуть ли не к самому берегу, приставать в любом месте и с ходу преодолевать мелководье, где нормальные суда обычно увязают.
Такие рискованные маневры для Хасана – несравненное удовольствие. Да и вообще ему по душе жизнь на судне. Ему нравится, что на сражающихся с морем берберских галиотах ставка делается на надежность и сноровку всех до единого членов экипажа: очень важно, чтобы каждый держал весло под правильным углом, обладал силой, а главное волей – без нее не одолеть водную стихию. Все члены экипажа – от матросов до офицеров – подменяют друг друга на веслах. Вахты делают короткими, гребцов меняют часто.
Люди Краснобородых хорошо знают морское дело и выполняют свою работу с охотой. Это не значит, что в напряженные моменты, борясь со стихией, они не орут, не ругаются, не проклинают свою судьбу.
– Пустите нас вниз, слабаки, – шутит какой-то матрос, заглядывая через люк под палубу, – терпежу нет, так хочется на весла: что-то здесь наверху становится прохладно!
Парень промок до нитки; с помощью товарища он пытается вытащить на палубу несколько сухих мешков.
Покончив с этим, матросы разбирают мешки, сбрасывают с себя промокшую одежду и, оставшись в чем мать родила, крепко растирают посиневшую от холода кожу.
На палубе все привязаны веревками. К штурвалу становится сам Хайраддин. Грозные валы достигают мостика.
Два матроса пришли сменить гребцов, сидящих позади Хасана, только сначала им придется раздать всем овощи и сухари, которые они притащили с собой. Но ни у кого нет времени даже на то, чтобы сунуть себе что-нибудь в рот: руки у всех буквально прикипели к веслам. Разносчики запихивают еду в переметные сумы гребцов, с огромным трудом пробираясь между скамьями, веслами и снастями.
– Приказано разделить еду, пока всю ее не смыло в море.
Наконец качка немного улеглась. Буря поутихла, но не прекратилась. Дудка боцмана подгоняет гребцов: нужно воспользоваться относительным затишьем и грести ровнее и мощнее. Гребцы работают все так же прилежно, но напряжение немного спало; кто-то даже отпускает шуточки по адресу Хайраддина, заставляющего матросов есть побольше зелени. Едва представляется возможность – он грузит на борт огромные корзины с зеленью и овощами. Напарник Хасана говорит, что если уж им суждено питаться овощами, то он лично этим вялым зеленым листьям предпочел бы хорошую похлебку из мелкой и душистой красной фасоли с розмарином, полбой и сухарями.
– Ну, с супом тебе придется погодить. И вообще лучше не болтать, а поберечь силы.
Море, вдруг разбушевавшееся вновь, бьет о борт такой мощной волной, что вода попадает в трюм.
– Хорошенько закрепите уключины! – кричит боцман, продолжая подавать свои размеренные сигналы.
Скрип корпуса галиота заглушается ревом бури, в которой смешались вода и небо.
Уже наступил день, а света мало. Дождь прекратился, но море бурлит, пенится, дыбится грозными валами. Незатихающие раскаты грома рокочут по всему горизонту. Ветер усиливается так, что часть парусов приходится убрать. Но твердые команды Хайраддина люди все же слышат. Матросы выполняют их молниеносно, по-паучьи цепко ползая по вантам.
Хасан, выбравшийся в одних шароварах через люк на палубу, подходит к Хайраддину и видит на лице его необычайное блаженство: глаза довольно щурятся, губы под длинными густыми усами улыбаются. С кустистых бровей, с бороды, с тюрбана, чудом удержавшегося на голове, струйками стекает вода.
– Вот это шторм! Взгляни на пролив: берегов совсем не видно.
Опускается густой туман, а море все бушует. Можно не опасаться, что появится чей-нибудь дозорный корабль. Какому безумцу придет в голову при такой погоде высылать в море дозор?
– Сегодня кроме нас здесь можно встретить только тех, кто не предвидел шторма и не успел вернуться в порт, или суда, что плывут издалека.
Хайраддин уступает свое место у штурвала Хасану, но остается рядом с ним. Да и вахтенный офицер тоже начеку. Однако молодой раис чувствует себя уверенно: он научился у Краснобородых хорошо понимать море, использовать каждый удар волны и держит штурвал спокойно, твердой рукой.
Судно послушно идет вперед, легко перелетая с гребня на гребень вздымающихся перед ним водяных валов, готовых всей своей тяжестью обрушиться на эту скорлупку.
– Видишь вон там островок? – спрашивает Хайраддин. Сначала в направлении, куда он указывает, Хасан из-за волн ничего не может разглядеть, но потом замечает какую-то неподвижную точку. Похоже, это заостренная вершина горы, она выделяется своим блеском в изменчивом и неверном свете утихшей грозы.
Это остров, вернее, горная вершина, как бы вырастающая прямо из моря.
– Еще две смены гребцов, и мы бросим там якорь. Придем на место заранее, и у нас будет достаточно времени, чтобы спокойно приготовиться к делу.
На языке корсаров это означает, что в такую погоду никто их там не побеспокоит.
Хайраддин с довольным видом поглаживает усы и соглашается пожевать галету.
Кормчий занимает свое место, потому что у Хасана теперь другая работа.
– Опустить нос, – командует Хайраддин.
Хасан в сопровождении пары матросов исчезает в узком носовом люке. В трюме кромешная тьма. Зажечь огонь нет времени, да и опасно в таком неспокойном море. Продвигаться приходится на ощупь, но для матросов это не составляет большого труда: все знают судно как свои пять пальцев и, согнувшись в три погибели, перебираются с места на место ползком, по воде. У Хасана нет никаких привилегий – принц работает наравне со всеми. Конечно, он теперь признанный всеми раис, но на галиотах Краснобородых каждый в меру своих физических возможностей делает то, что необходимо в данную минуту.
С трудом перетащили снасти с кормы в носовую часть, но нужно еще откачать скопившуюся на дне воду с помощью архимедова винта. С того первого плавания, когда Хасана захватили в плен, он узнал от Османа Якуба, что вода в море так же вездесуща, как Дух Святой, и нельзя с нее спускать глаз, ибо если она останется там, где ей быть не положено, ее уже не со Святым Духом придется сравнивать, а с дьявольской силой, – таких бед она может натворить. Вот и сейчас от нее нужно во что бы то ни стало избавиться.
Могучая волна прибоя выносит судно к самому острову. Вокруг разливается чудесный свет. Внезапно наступает тишина и покой.
Хайраддин точно предсказал окончание бури. Он всегда знает, когда и куда уйдут или рассеются тучи. Может, он предвидел и то, что во время швартовки три чайки, сорвавшись им навстречу с самой высокой скалы, в радостном полете будут приветствовать их? Некоторые считают Хайраддина великим волшебником, который умеет управлять стихиями и понимает язык животных и птиц.
После двух дней вынужденного молчания вновь заиграли музыканты. Исполнители они, конечно, не блестящие; увы, слабоваты и новые «виртуозы», взятые на борт взамен прежних, на первой же стоянке запросившихся домой: они, бедные, так страдали морской болезнью, что им посочувствовал даже юнга – левантинец Пинар, мальчишка непоседливый и совершенно равнодушный к музыке.
– Кому нужен этот мертвый груз на судне? – говорил он. – Давайте избавим их от мучений и бросим в море!
– А кто тебе сказал, что они – мертвый груз? – спрашивал принц, забавляясь разговором с мальчишкой, перенявшим у старших ухватки настоящего морского волка. – Я видел, как они управлялись с вантами и шкотами, крутили ручку лебедки и даже выдерживали короткие смены на веслах.
Когда галиот бросает якорь, юнга отыскивает Хасана, чтобы еще раз пожаловаться на музыкантов:
– Хасан! Эти типы не желают есть ни сухари, ни зелень.
– Не хотят, и не надо. Оставь их в покое.
– Наверно, им хочется чего-нибудь повкуснее. Я бы дал им на ужин одни очистки.
