изранены мельчайшими металлическими осколками.
Капитан Жан-Пьер вынужден признать, что какая-то пустяковая деталь не сработала. Подобный конфуз мог бы хоть кого вывести из равновесия, но у французского капитана отыщется тысяча оправданий.
– В сущности, – утверждает он, – вся наука держится на интуиции, и только испытания показывают, удачно открытие или нет.
– Дилетантство – хорошая вещь, – говорит Хасан, – но пушки должны стрелять во врага, а не косить канониров.
Жан-Пьер от души хохочет. После пережитого во время боя страха он быстро обрел присутствие духа, хорошее настроение и жизнелюбие. Профессионального наемника де Лаплюма не смущает пребывание в чужой стране. На этот раз он оказался в положении, которое официально именуется рабством, но разве прежде ему не доводилось быть рабом денег, рабом обстоятельств при перемене хозяев, рабом случая, всегда играющего человеком? Разница, в общем-то, невелика. Вот и сейчас Жан-Пьер приобретает полезный опыт, который сможет выручить его в будущем, а в данный момент спасает от однообразия и скуки – самых главных его врагов.
Слуги принесли обед, и Жан-Пьер с жадностью набрасывается на жареное мясо, нанизанное на ветку лавра.
– Мне нравится ваша кухня. Такие смелые сочетания ароматов!
Он прибавил в весе и очень гордится этим. Жалок человек, у которого все кости наперечет!
– Теперь совсем другое дело, – говорит он, похлопывая себя по округлившемуся брюшку. – Так и колет носить удобнее, да и на ляжки не надо накладывать дополнительные толщинки.
Де Лаплюм чувствует себя прекрасно, вот уж будет о чем рассказать, когда он вернется в Европу.
– Кстати, никто о нас еще не справлялся? Понятно, что Папа гневается. Хотя не исключено, что он, скупец, просто жалеет деньги на выкуп.
Работы на флагмане возобновляются. Если не считать конфуза с орудием, у капитана действительно обнаруживаются вполне приличные познания в области артиллерии. Правда, он больше смыслит в вопросах покупки орудий, чем в стрельбе из них. Жан-Пьер в курсе всего, что касается владельцев оружейных заводов, надежных мастеров, самых известных плавилен. Он побывал на многих из них, закупая орудия для своих хозяев. В более счастливые времена он приобретал там кое-что и для себя. С удовольствием вспоминает капитан одну богемскую плавильню, где он приобрел пушки для собственного замка. На юге Франции у него ведь прекрасный замок. Вернее, был. Из-за превратностей судьбы его пришлось заложить. Можно считать, что замок потерян навсегда. Капитану очень жаль своего родового замка, но ведь жить можно и без него.
– Жить можно, даже забивая колья и просмаливая борта судна. Но беда, если все это затягивается! Не в обиду вам будь сказано.
Жан-Пьер, закручивая нитку вокруг болтающейся пуговицы, продолжает рассказывать о богемской плавильне, которая так ему понравилась. Он провел там целых три месяца и нисколько не скучал. До сих пор прекрасно все помнит и с удовольствием описывает склады, расположение печей, желобов, форм.
– Нет, капитан, вы ошибаетесь, центральный желоб не спускается прямо к реке. Сначала он идет параллельно ручью, вытекающему из лиственничного леса, потом изгибается и только шагах в ста от места, где воды ручья и реки сливаются, он подходит к реке, образуя водопад в рост человека.
Это заговорил Хасан. Жан-Пьер де Лаплюм удивленно смотрит на него:
– Вы что, ясновидящий?
– Да нет, конечно.
Дело в том, что Хасан сам какое-то время провел в этой действительно прекрасной богемской плавильне.
– Жаль, что мы с вами там не встретились, а то как-нибудь вечерком могли бы поиграть в кости в замке владельца.
– Меня бы туда не пустили. Я же не был, как вы, клиентом, приехавшим закупать пушки, а работал у печей.
Жан-Пьер, смущенный своим неосторожным высказыванием, интересуется, долго ли Хасан там проработал невольником.
– А я там вовсе не невольником был. Несколько лет тому назад меня посылали туда учиться.
Хасану было полезно на какое-то время оторваться от книг, а Краснобородым хотелось получить новые сведения в этой области, поскольку алжирская плавильня устарела. И Хасан, усвоив дома начала литейного дела, отправился в Богемию. Молодому человеку, проявившему интерес к литью металла и не претендовавшему на высокую плату, получить работу в плавильне было нетрудно.
– Так, значит, вы бывали в самом центре Европы в качестве подмастерья литейщика? – удивляется Жан-Пьер де Лаплюм. – Потрясающе! И этот каторжный труд, простите, вы именуете полезной практической деятельностью? Неплохо устроились ваши приемные отцы! Такая учебная практика обошлась им совсем недорого.
Вероятно, сам факт, что молодые берберы что-то изучают, кажется очень странным французскому аристократу.
– Нет, нет, не подумайте ничего дурного, – восклицает он. – Мы тоже приучаем молодое поколение к жизни. Взгляните на меня. Скажу без хвастовства – я любые трудности могу выдержать! Достаток здесь ни при чем. Судя по вашей одежде и по шатру, который вам поставили на верфи, могу предположить, что средств у вас хватает. Но расскажите же мне о ваших поездках. Это ужасно любопытно. И часто вы ездите набираться опыта? Вам это доставляет удовольствие?
Хасан объясняет, что такие ознакомительные поездки как раз и предназначены для того, чтобы чему-то научиться. Иногда они сопряжены с трудностями, но чаще доставляют радость. Обычно их организуют официально, но иногда приходится ездить инкогнито, как было, например, в тот раз, когда он посетил Рим в качестве музыканта и имел там большой успех.
– Только не говорите, что в Риме вам предстояло научиться тому, как стать хорошим Папой!
– Нам нужны были достоверные сведения о подготовке к крестовому походу, – уточнил Хасан с улыбкой. – Мы хотели знать, в чем именно заключалась подготовка, и я выяснил, что для этого мобилизовали дополнительные отряды, а остальные войска в поход не собирались, и флот тоже к нему не готовили.
Жизнь маленького берберского государства требует, чтобы его властители были всегда начеку и умели обезопасить себя с помощью целой системы полезных связей, миссии нужны самые разные – не только тайные, но и обычные, позволяющие развивать отношения с другими странами, обмениваться посланниками, заключать торговые договоры и военные союзы.
Хасану нравятся такие поездки, и он надеется, что Хайраддин по возвращении обязательно пошлет его куда-нибудь с интересным поручением. В силу ряда причин его очень влечет себе Персия. Зато в Европу он может теперь получить прекрасный «пропуск»: стоит только облачиться в платье, сшитое на манер капитанского, и он сразу получит доступ в самые узкие круги европейской знати.
Капитан так тщеславен, что не замечает в словах Хасана иронии; его губы растягиваются в довольную улыбку – де Лаплюм счастлив, что его элегантность произвела впечатление, хотя, если честно признаться, от его наряда осталась одна видимость: штопки и заплаты замаскированы бантами и складками, а дыры превращены в изящные прорези, сквозь которые виднеются пышные буфы рубашки или аккуратно прикрепленные с исподу лохмотья.
По мнению Османа Якуба, природа создала ночь для отдыха. Так почему же в этом дворце то по одной, то по другой причине целыми ночами приходится бодрствовать?
– Я устал стоять на ногах.
– А кто тебя заставляет? Кому нужны эти проклятые плошки с варевом из трав, от адского запаха которого дух спирает!
– Как смеешь ты хулить мои целебные отвары?! Я целыми днями только и делаю, что подбираю нужные дозы разных смесей!
– Лучше бы тебе не тратить время на всю эту чепуху. Осман Якуб начинает хныкать:
– Я стар, что еще мне по силам? Никто не берет меня в море, отняли сады. Верхом скакать я тоже
