– Головные боли?
– Да, – тихо ответила женщина. – Все время голова болит.
– Давление повышенное?
Женщина молчала.
– Не меряет она давление, – уныло проговорил муж.
Рената взяла женщину за руку. Пульс был частый, тоже тревожный, но это еще ничего не значило. А вот если на фоне отеков повышено давление…
– Вам срочно надо в больницу, – сказала Рената. – Вы можете потерять ребенка.
На самом деле можно было потерять не только ребенка, но и жизнь, но говорить об этом она не стала.
– Нет! – с неожиданной страстью воскликнула женщина.
И тут же сникла, словно этим восклицанием исчерпала все свои силы.
– Это необязательно случится, – успокаивающим тоном сказала Рената. – Но если вы не ляжете в стационар, то с большой вероятностью. Не буду утомлять вас терминами, – обернулась она к мужу, – но поверьте, откладывать госпитализацию нельзя.
Что у женщины гестоз, а в перспективе возможна и преэклампсия, было для Ренаты так же очевидно, как и то, что вне больницы ее с такими показаниями оставлять нельзя.
Женщина снова закрыла глаза, как будто взгляд на этот мир был для нее тягостным.
– Не хочет она в больницу, – так же уныло произнес муж. – Хоть режь ее. К врачу даже не хочет обратиться, понимаете?
– Понимаю, – серьезно кивнула Рената. В действительности подобное поведение за все годы ее работы так и не стало ей понятно, но сталкивалась она с ним в последнее время все чаще. – В воду собирается рожать? – понизив голос, спросила она у мужа.
– А как вы догадались? – удивился он. – Ну да. Наставника завела. Если бы хоть в ванну! Я бы дистиллированную воду налил, реанимобиль под окно вызвал – хоть как-то бы… А то ведь в море собирается, представляете? Наставник, сволочь, убить его мало, научил ее, что в Крыму чего-то там есть сакральное, и рожать поэтому надо в Черное море. А что там есть, в Крыму этом, кроме заразы?
– Скажите еще спасибо, что ее в священную реку Ганг рожать не отправляют. Вот там действительно зараза, причем экзотическая.
Несмотря на серьезность ситуации, Рената улыбнулась. Ее улыбка явно приободрила собеседника.
– Поговорите с ней, а? – попросил он. – Вы же врач, правильно? И, знаете, вы такое доверие вызываете… Поговорите, очень вас прошу! Я тут рядышком постою.
Он поспешно вышел из ротонды. Никакого желания беседовать с его женой Рената не испытывала. Она не ошиблась, вспомнив, что подобное отношение женщин к своей беременности встречается ей, как врачу, в последнее время все чаще.
Необходимость рожать в воду или в домашней постели, вокруг которой непременно следует расставить церковные свечи, или сидя на корточках, потому что так рожали наши мудрые предки, – всего этого она слышала от своих пациенток немало, и когда она это слышала, то думала только об одном: что у всех этих женщин словно бы вынули изнутри какой-то стержень, на котором держится здравость ума, живая ясность взгляда на жизнь, да и сама способность жить на этом свете. Переубеждать их было ей неинтересно, но делать это приходилось все же часто.
Женщина тем временем села. Лицо ее чуть-чуть порозовело.
– Прекратилось головокружение? – спросила Рената, садясь рядом с ней.
– Кажется, да, – неуверенно ответила та. – У меня не так уж часто обмороки бывают, зря Виталик говорит!
Виталиком, по всей видимости, звали ее мужа. Рената чуть заметно улыбнулась: горячность и извиняющиеся интонации, с которыми женщина пыталась объяснить свое возмутительное поведение, звучали обнадеживающе.
– А ваше имя можно узнать? – поинтересовалась она. – Иначе неловко разговаривать. Я Рената Кирилловна.
– Алевтина Иннокентьевна. Но лучше просто Тина.
Она была такая хрупкая, такая трепетная, что тяжеловесное имя и отчество ей в самом деле не подходили.
– Тина, ведь это у вас первая удачная беременность? – спросила Рената. Та молча кивнула. – И вы наверняка очень ее хотели?
Тина поспешно отвернулась. Можно было не сомневаться, что на глазах у нее выступили слезы. Точно так же можно было не сомневаться и в том, что беременности этой она не просто хотела, а мечтала о ней, как о самом большом счастье.
– Я… очень… – наконец проговорила она, снова поворачиваясь к Ренате.
Сквозь линзы слез ее глаза, и так огромные, казались еще больше.
– Тогда в чем же дело?
– В каком смысле – в чем? – недоуменно спросила Тина.
– Почему вы не хотите ее сохранить?
– Я не хочу?! – воскликнула она. – Да я же!.. Я ничего другого!.. Господи, да я только про ребенка и думаю!
– Не обольщайтесь на свой счет, – пожала плечами Рената. – Вы думаете не столько о ребенке, сколько о себе.
– Ну что вы такое говорите… – ошеломленно произнесла Тина.
– Что есть, то и говорю, – жестко отрезала Рената. – Вы, судя по всему, человек увлекающийся. Причем увлечения у вас определенного толка. И все эти возвышенные игры – роды в сакральную воду и прочее в том же духе – ваше очередное увлечение. Но одно дело – расставить у себя в квартире тарелочки с благовониями, и совсем другое – рисковать ради подобных увлечений жизнью своего ребенка. Это уже, извините, просто непорядочно.
– Но я же не хочу рисковать, – со слезами в голосе проговорила Тина. – Я же наоборот!.. Если бы вы знали, сколько у меня выкидышей было! А тогда ведь я и в больнице лежала, и все-все, что врачи говорили, делала. И все равно… Я потому теперь к врачам и не хочу… Ничего же они не могут! Только организм медикаментами травить. А наставник меня ободряет, – серьезно добавила она.
Последняя фраза была произнесена тоном наивного и немного – не слишком, но достаточно – капризного ребенка. Обходиться с такими женщинами было нетрудно, и Рената знала, что умеет это делать. Правильное сочетание доверительности и решительности в голосе – и их мысли потекут в нужном направлении.
– Возможно, никакие медикаменты вам не понадобятся, – уверенно сказала Рената. – Но постоянный медицинский контроль понадобится точно. Срок у вас, наверное, недель пятнадцать?
– Шестнадцать.
– Скоро ребенок начнет шевелиться. Вероятно, он уже шевелится, но вы этого еще не чувствуете. А шевеления его надо контролировать – нет ли у него гипоксии, то есть дышит ли он. Для этого даже одного стетоскопа мало, не говоря про сакральные выслушивания руками, которые, видимо, производит ваш наставник. Нужна допплерометрия, кардиотокография… – Тина слушала завороженно, как первоклассница, чуть не с открытым ртом. Непонятно, что именно так на нее действовало, Ренатин тон или медицинские термины, но это было и неважно – следовало ковать железо, пока горячо. Рената продолжила: – Может быть, понадобится небольшая терапия для маточно-плацентарного кровотока, но, повторяю, необязательно…
– А откуда вы узнали, что у меня дома тарелочки с благовониями расставлены? – неожиданно спросила Тина.
Откуда случайно встреченная в парке женщина знает, что такое допплерометрия и маточно- плацентарный кровоток, ее не заинтересовало.
– Вы не первая беременная, которая уповает на расхожую эзотерику, – сказала Рената. – И, к сожалению, также не первая, кто обращается к врачам слишком поздно.
– Я не знаю… – проговорила Тина. В ее голосе уже не слышалось ни горячности, ни слез. Она
