пор все могло перемениться, и даже наверняка переменилось. Николаша тоже явится? – повернулась она к Ирине.
– Если все, то, наверное, и он, – кивнула та. – У них ведь общая компания была.
– Интересно, Алексей и теперь будет дразнить его до белого каления?
– Не знаю, Агния Львовна. – Ирина снова улыбнулась своей тихой улыбкой. – Вряд ли. Все-таки они уже выросли.
– Даже состарились, я бы сказала.
– Ну, еще не состарились, – возразила Ирина. – Алеше всего сорок пять. Для мужчины это не возраст.
Рената слушала их разговор вполуха, и ей нравилось именно так его слушать. Словно перекатывается по камешкам вода, и журчит, и звенит в том ровном ритме, в котором звучала и год, и два, и двадцать лет назад. Какие-то Алеши и Николаши, шарады, детские дразнилки… Ей не было до всего этого никакого дела, но слушать это журчанье времени было так же приятно, как песенку сверчка под лестницей.
И окно было подернуто инеем, и деревья, и переливался этот иней в свете фонарей, расставленных между соснами, вдоль ведущих от дачи к даче тропинок, и сосновые ветки покачивались, сбрасывая снег, от неощутимого, но видимого ветра…
С противоположной стороны седьмой дачи раздался скрип снега. Потом кто-то поднялся там по ступенькам веранды и забарабанил кулаком в соседскую дверь.
– Ну вот и Алеша, – сказала Ирина, вставая. – Пойду его встречу. А потом мы к вам заглянем. Вы не против, Агния Львовна?
– Конечно, приходите, – кивнула та. – Скажи, а Алеша по-прежнему любит коржики с маком?
– Не знаю, – улыбнулась Ирина. – Кроме вас, ведь их никто не печет.
Рената с самого начала своего пребывания в «Москве» заметила, что отношения здешних жителей какие-то не совсем обычные для дачной жизни. Во всяком случае, Ренате дачная жизнь представлялась более… расхристанной, что ли. Да, именно так – этим словечком ее бабушка когда-то называла людей, которые ведут себя как бог на душу положит.
Здесь люди вели себя ровно противоположным образом, и это было очень заметно. Например, невозможно было представить, чтобы Ирина забежала к Агнии Львовне без спросу. А между тем она выросла у соседки на глазах, и отношения у них были самые непринужденные.
И Ренате нравилось такое вот неожиданное отсутствие в «Москве» вульгарности, которую она уже готова была считать главной приметой московской жизни.
Она думала, что Ирина с братом заглянут через час-другой. Но стук в заиндевелое окошко раздался уже через десять минут. Агния Львовна улыбнулась, подошла к окну и тоже постучала по стеклу – в ответ. И сразу после этого домашнего обмена стуками – ну могла ли непринужденность быть больше? – дверь комнаты открылась и на пороге появились двое мужчин. У них из-за спин, как цветок, выглядывала Ирина. Рената впервые видела, чтобы ее глаза сверкали так ярко.
– Здравствуйте, Агния Львовна, – сказал тот, что был повыше ростом. – Вы совсем не изменились. И коржики, наверное, испекли?
– Алеша! – укоризненно сказала Ирина. – Что же ты с порога про коржики? Тем более никто и не знал, что ты приедешь.
– А Леха же всегда что думает, то сразу и говорит, – сказал второй мужчина. Он был пониже и потолще. – Поверите, всю дорогу твердил: «Агния Львовна коржики с маком испекла!»
– И он был прав, – с обычной своей невозмутимостью произнесла Агния Львовна. – В самом деле, испекла. Здравствуй, Алеша. Здравствуй, Николаша.
– Ха! – Николаша обеими руками хлопнул себя по круглым бокам. – Не, ну почему одни хоть какую глупость сказанут, а все равно так всегда и будет? А другие вечно в дураках.
– Почему же глупость? – пожала плечами Агния Львовна. – Просто здравое наблюдение – ничего, кроме незамысловатых коржиков, я печь не умею.
– Так Лешка же вас лет десять уже не видел! Или даже двадцать, а?
– Ты предполагаешь, что за это время я стала завзятой кулинаркой? – усмехнулась Агния Львовна. – Уверяю тебя, нет. А Алеша просто лучше, чем ты, знает природу человеческую.
За ее обычной насмешливостью сейчас угадывалась радость. Рената слушала этот разговор с интересом, а Тина – та просто с восторгом. От этого ее взгляд, обычно ускользающий, сделался почти сосредоточенным. Даже удивительно, каким образом несколько фраз, произнесенных вошедшими в комнату мужчинами, вызвали у всех находящихся в этой комнате женщин целую палитру чувств, от оживления до восторга!
– Не представите ли нас дамам, Агния Львовна? – церемонно поинтересовался Иринин брат.
При этом, вместо того чтобы куртуазным шагом подойти к дамским ручкам, он вполне бесцеремонно прошел через всю комнату и с удовольствием плюхнулся на диван, пружины которого почему-то не заскрипели, а радостно запели.
– Рената, Тина, знакомьтесь – Алексей Дежнев, Иринин брат и мой сосед, – сказала Агния Львовна. – А это Николаша с третьей дачи.
– Ага, с третьей. Только эти дни я у Лешки буду жить, – добавил к представлению Николаша. – А то у нас с печкой что-то, мама говорит, невозможно растопить. Да и возиться неохота. Здравствуйте, девочки!
Рената улыбнулась. Не столько этим словам из анекдота, сколько тому, что толстенький Николаша был очень смешной и нелепый.
– У вас, может, и колядки намечаются? – спросил Алексей. – Я козой наряжусь.
– Козлом, – тут же уточнил Николаша.
Алексей не обратил на это уточнение ни малейшего внимания. Он вообще производил впечатление человека, который мало интересуется окружающим миром, точнее, интересуется ровно в той степени, в какой этот мир доставляет ему удовольствие.
– А праздновать можно у нас, – сказал он. – Ир, ты не против? Большая комната все равно пустая. Протопим ее – и будет бальная зала. Вы танцуете, Тина?
– Пока нет, – покачала головой Тина. Вид у нее по-прежнему был завороженный. – Мне же скоро рожать. А когда рожу, то обязательно буду. Мне тут у вас даже в спектакле захотелось участвовать!
– А!.. – Алексей улыбнулся, но еле заметно. Улыбка мало изменила его суховатое лицо. – К Рождеству ведь здесь домашний спектакль положено ставить. Я и забыл уже.
– Вы, наверное, тоже в этих спектаклях играли, – сказала Тина.
– Я похож на человека, играющего в домашнем театре? – усмехнулся Алексей.
– Ну, я не знаю… – протянула Тина. – Я не умею различать, кто играет в театре, а кто нет.
Алексей вгляделся в ее круглые, как серые смородины, глаза и улыбнулся. На этот раз вот именно не усмехнулся, а улыбнулся. Это Ренате понравилось. Ей почему-то было бы неприятно, если бы он с первого же взгляда не разглядел, что такое Тина, и не понял бы, что обижать такое существо насмешкой – это грех.
– Только бальную залу пораньше надо протопить, – подала голос Ирина. – А то в ней холодно, как на веранде.
– Сейчас выпьем чаю, и пойдете топить. Николаша, принеси из кухни чайник, – сказала Агния Львовна.
Рената не заметила, как та вышла из комнаты. И вот теперь вернулась с большим обливным глиняным блюдом, на котором высокой горкой лежали обсыпанные маком коржики в виде кружков и полумесяцев.
Николаша отправился за чайником, Ирина принялась помогать Агнии Львовне накрывать на стол. Как удивительно все это было, как… невиданно! Хотя – что удивительного?
«Просто я никогда не жила в таком доме, в этом все дело, – подумала Рената. – Ну да, ведь я всю жизнь прожила в панельной девятиэтажке. Перед этим еще коммуналка была, но я ее почти не помню. Да если бы и помнила, невелика радость. А здесь все по-другому».
Здесь была именно радость. Она ничем не объяснялась – просто жила в этих бревенчатых стенах. И Алексей, с удовольствием плюхнувшийся на диван, в котором радостно запели пружины, и нелепый Николаша, и маковые коржики на обливном блюде, и Агния Львовна с ее насмешливыми интонациями и с
