домработница, печет вполне приличные пироги, а варенье можно купить в Юрцове чуть не в каждом доме. Там, где водки поменьше пьют, конечно. Так что вы правы, что решились родить, Рената, – неожиданно заключила она. – Когда, кстати? Ваш живот уже выглядит угрожающе, по-моему. И вообще вы сегодня какая-то изможденная.
– Да нет, пока еще ничего живот мой выглядит, – улыбнулась Рената. – И срок у меня через пять недель только.
– Ну, вам лучше знать, – кивнула Агния Львовна. – Садитесь к столу. Обе Гали собирались сегодня зайти, Белозерская и Венедиктова. Но ждать мы их не будем, а то самовар перестоит.
Растопка самовара была отдельным и очень приятным ритуалом. За время жизни в «Москве» он успел так понравиться Ренате, что ей уже не верилось даже: неужели раньше, да что там раньше, всю свою жизнь она прожила без этого? И жаль было, что вскоре снова придется забыть этот милый дачный обычай.
Обычаи здешнего хлебосольства вообще были глубоки и разнообразны. По утрам, например, к Агнии Львовне заходили пить кофе со сливками, которые специально для этого собирались накануне вечером с крынки деревенского молока в фарфоровый сливочник. Рената только здесь узнала, что вкус кофе с настоящими сливками совершенно отличается от вкуса кофе с магазинным молоком.
К обеду гостям подавалась темно-розовая домашняя настойка на смородиновых почках, и от одной ее рюмочки по всему телу растекалась ровно та порция тепла, которая была необходима для хорошего настроения.
И другие были милые обычаи, к которым она успела привыкнуть.
Срок родов в самом деле был еще не скоро, но, наверное, Агния Львовна была права в своей наблюдательности: сегодня Рената действительно чувствовала себя неважно. Правда, ребенок был активен, толкался и вертелся в животе, так что видимого основания для волнений не было. Но поторопиться в город все же следовало, и Рената решила, что поедет не позже как послезавтра. И уже завтра надо было позвонить Виталию Витальевичу – тот взял с нее слово, что она обратится к нему сразу, как только решит уехать из «Москвы» в Москву, и он сразу же пришлет за ней Леню.
– Да, Алеша в Лондоне, – сказала Ирина, когда они расселись за столом. – Он уехал сразу после Рождества и вот только теперь возвращается.
Иногда она отвечала на вопросы несколько позже, чем они задавались; Рената уже привыкла и к этой ее необычной манере.
– Ему бы и совсем уже в Лондон пора перебраться, – заметила Агния Львовна. – Что это за жизнь на два дома?
– Не знаю, – ответила Ирина. – Мне кажется, он привык. В конце концов, он всю жизнь так живет. То есть не всю свою жизнь, конечно, в детстве он так не жил. Но ведь его детство давно закончилось.
– Безусловно, – усмехнулась Агния Львовна.
– Ну вот, – не заметив ее усмешки, продолжала Ирина, – а большую часть остальной своей жизни он уже прожил иначе. Так что ему поздно что-то менять. Да он уже и не хочет, наверное.
– Пей чай, Иринка, – сказала Агния Львовна. – Не задумывайся.
– А откуда вы это знаете? – улыбнулась Ирина.
– Что я знаю?
– Именно так маме когда-то сказал врач. Когда она… очень за меня беспокоилась. Беспокоилась и поэтому пригласила ко мне врача. Невропатолога, может быть, или не знаю какого еще. И врач сказал маме: вашей дочери нельзя задумываться. Смешно, правда? – Ирина снова улыбнулась. – Как же можно жить, если не задумываться?
«Да вот так, как ты живешь, – подумала Рената. – На границе болезни. Что же с тобой случилось, из-за чего ты такая?»
Впрочем, больше, чем Иринино, ее беспокоило сейчас собственное здоровье. Она не понимала, откуда вдруг взялось это беспокойство и когда оно вообще появилось. По времени оно совпало со словами Ирины о том, что детство ее брата закончилось; это Рената почему-то запомнила. Но, по сути, оно никак не могло быть, конечно, связано с теми словами.
Тревога, неизвестно отчего проснувшаяся в ней, мгновенно пробудила и то физиологическое ощущение, которое в сфере человеческих отношений, наверное, называлось эгоизмом. Разбираться в этом Ренате сейчас не хотелось, она понимала только, что ей вдруг стали безразличны и неотмирная Ирина, и гостеприимная Агния Львовна.
– Чай у вас, как всегда, прекрасный, Агния Львовна, – сказала она. – Но я пойду. Наверное, в самом деле изможденная какая-то, вы правы. Пойду к себе, прилягу. А завтра в город уеду.
В глазах Агнии Львовны мелькнуло беспокойство.
– Вы уверены, что ехать надо завтра, а не сегодня, Рената? – спросила она. – В конце концов, можно и «Скорую» вызвать, не такая уж здесь глушь.
– Нет-нет, ничего. – Рената сама расслышала в своем голосе какую-то глупую, торопливую девчачью интонацию. – Сегодня ничего не будет.
И, провожаемая недоверчивым взглядом соседки, неуклюже ступая, она спустилась с веранды.
Глава 18
Рената проснулась от того, что какая-то огромная, страшная сила впилась в нее изнутри.
Нет, тогда она еще не проснулась, конечно – только через минуту, когда сознание ее прояснилось уже не от боли, а просто само по себе, Рената поняла, что ощущение впивающихся в нее изнутри когтей, или не когтей, но чего-то невыносимо болезненного началось еще в полутумане сна.
«Успокойся, – отчетливо, как будто произнося вслух, подумала она. – Ничего страшного не происходит. Даже если начались схватки, то все равно ничего страшного – срок уже такой, что можно рожать. Ты сама виновата, что досидела в лесу до такого срока. А еще Тину убеждала быть благоразумной, идиотка!»
Наконец она призналась себе в полном своем идиотизме! Конечно, давно уже надо было вернуться в город, лечь в больницу – в общем, сделать все, что должно быть ясно любой беременной девчонке, не то что ей, сорокалетней женщине и профессионалу родовспоможения.
Но корить себя было теперь бессмысленно – следовало сообразить, как поскорее оказаться в Москве.
Как раз в ту минуту, когда Рената протянула руку за телефоном, лежащим на полу у кровати, боль повторилась, и еще сильнее, чем в первый раз. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что это именно схватка.
«Несколько часов у меня, во всяком случае, есть, – подумала Рената, переждав боль. – «Скорая» успеет приехать».
Но откуда приедет и куда повезет ее «Скорая»? В поселковую больницу? В райцентр? Все эти маршруты представлялись Ренате, мягко говоря, сомнительными, но выбирать, кажется, уже не приходилось. Сейчас, накануне выходных, в «Москве» не было ни одного человека с машиной, и не бежать же ей было на шоссе, останавливая попутку.
Да, так и надо было сделать – вызвать «Скорую». Рената взяла трубку и только тут сообразила, что не знает даже, по какому номеру звонить.
«Совсем у меня голову отняло! – сердито подумала она. – Гормональная перестройка организма все- таки не шутка. Я и не предполагала, что до такой степени не шутка!»
И тут, несмотря на все самоуговоры, ей впервые стало по-настоящему страшно. Тишина стояла в доме, тишина стояла за стенами дома, тишина окутывала весь сосновый холм и, Ренате стало казаться, все пространство вокруг этого холма – весь огромный мир, угрожающий ей и ее ребенку. От этой тишины, от этой угрозы не было спасения, ее невозможно было преодолеть, от нее хотелось бежать, но куда бежать, если она везде, везде!..
– А ну прекрати! – Это она уже не подумала даже, а громко сказала вслух. – Прекрати истерику! Звони соседям.
Телефон Агнии Львовны был ей, по счастью, известен. Рената и раньше звонила той с какими-нибудь мелкими домашними вопросами, но, конечно, не в шесть часов утра. Или теперь уже больше, не шесть часов, ну да, конечно, ведь еще только апрель, в шесть утра в апреле совсем темно, а сейчас уже рассветает…
