Может быть, Агния Львовна и сама уже проснулась, не от телефонного звонка, ведь пожилые люди вообще встают рано. Голос ее, во всяком случае, не был сонным.
– Я сейчас приду, Рената, – сказала она. – Вы только, пожалуйста, лежите, не вставайте ни в коем случае.
– Извините, Агния Львовна, – виновато сказала она. – Я и сама не знаю, чем вы можете мне помочь. Надо «Скорую» вызвать. Больше все равно ведь ехать не на чем. А я не знаю номер, и вообще… Мне как-то не по себе. Совсем не по себе.
– Не вставайте, – повторила Агния Львовна.
Рената положила телефон на пол и закрыла глаза. Схватки пока не повторялись, они еще были редкими, и такая их периодичность была правильной. Но все-таки они казались ей слишком сильными, и это ее беспокоило. К тому же и голова у нее почему-то плыла, мысли туманились – от страха, наверное.
Да, она боялась. Все, что она знала о родах, знала досконально, во всех тонкостях, – все это вдруг показалось ей ненадежным, неправильным, неважным; ее охватила самая настоящая паника. Ренате стало казаться, что никакие знания и навыки ей не помогут, что умрет она непременно, и в этом не может быть ни малейшего сомнения.
От этой мысли туман в ее голове сделался плотным, потом стал спускаться вниз, к горлу; Рената почувствовала, что задыхается.
– Помогите!.. – прохрипела она.
И тут наконец на крыльце раздались быстрые шаги и сразу за ними – громкий стук в дверь.
– Я здесь!.. – с трудом проговорила Рената.
«Как же мне помогут? Ведь дверь заперта! – мелькнуло у нее в голове. – Я же всегда запираюсь на ночь. На замок и на щеколду еще».
Щеколда делала проникновение в дом совсем уж невозможным.
– Агния Львовна! – Ренате казалось, что она кричит, но голоса своего она почему-то не слышала. – Позовите кого-нибудь… Пусть выломают дверь…
«Ничего не слышно, ничего! – подумала она в отчаянии. – Она решит, что я уже умерла!»
Никакой логики не было в этих мыслях, а другие ей в голову сейчас не приходили.
Но тут и эти – бессмысленные – мысли вылетели у нее из головы. Потому что дверь задрожала от сильного удара, и не дверь только, а весь дом, всеми своими тяжелыми бревнами.
– Алеша, может, не надо? – раздался за дверью голос Агнии Львовны. – Может, она еще откроет?
– Но не открывает же, – ответил мужской голос. – Отойдите, Агния Львовна. Я поленом попробую. Надо прямо в щеколду попасть. Здесь же старое все, гнилое – откроем.
Удар в дверь, на этот раз еще более сильный, раздался снова; дом снова вздрогнул и даже как будто бы застонал. Со следующим ударом дверь распахнулась – Рената почувствовала это по сквозняку, мгновенно пробежавшему через комнату.
– Рената! – услышала она. – Вам совсем плохо?
В голосе Агнии Львовны, всегда насмешливом или невозмутимом, впервые слышалась растерянность. Рената с трудом подняла тяжелые веки, но силуэт соседки, стоящей возле ее кровати, все равно разглядела смутно.
– Не совсем… – пробормотала она. И с отчаянием добавила: – Какая же я дура!
– Безусловно, – сказал Дежнев. – Но сейчас об этом думать не время. Где вы собираетесь рожать?
В отличие от голоса Агнии Львовны его голос звучал точно так же, как всегда: ровно и холодновато. Но Рената обрадовалась этому голосу так, словно Дежнев обнял ее и расцеловал.
Впервые за это невыносимое утро она почувствовала, что голова у нее становится на место.
– В Москве. В той же клинике, что и Тина, – сказала она. – То есть я собиралась там рожать. Но теперь уже поздно. Вряд ли я успею туда добраться.
– Тогда куда вас везти? – спросил Дежнев.
– Меня – везти? – удивилась Рената.
Она чувствовала себя с каждой минутой все лучше – просто удивительно! – и, задавая этот вопрос, смогла уже даже сесть.
– Зачем же вы садитесь? – воскликнула Агния Львовна.
– Садиться не надо, – все тем же тоном сказал Алексей Андреевич. – Я в этих ваших делах, конечно, не очень понимаю, но, по-моему, вы вот-вот родите.
– По-моему, тоже.
Рената улыбнулась, хотя с трудом сдерживала слезы. После страха, после отчаяния ее вдруг взяла очередная напасть – слезливость. Причудливые фокусы выделывала с ней гормональная буря!
– Так куда вас везти? – повторил Дежнев.
– Я хотела вызвать «Скорую», – сказала Рената. – Но оказалось, что даже номер телефона не знаю…
– Я знаю номер, – почему-то с робостью вставила Агния Львовна.
– Это не выход, – без всякой робости сказал Дежнев. – Пока «Скорая» сюда доедет, пока туда вас отвезет… И куда все-таки – туда? Ладно. – Он подошел к Ренате. Она смотрела на него снизу, с кровати, и его глаза казались ей бесстрастными, но она почему-то понимала, что это не так. – Куда ехать, вы мне по дороге успеете объяснить. Выбор, я так понимаю, у нас уже невелик. Агния Львовна, – повернулся он к соседке, – вы поможете одеться?
– Конечно.
В голосе Филаретовой наконец зазвучали привычные интонации. Видно, спокойствие, которое ни на минуту не покидало Алексея Андреевича, передалось и ей.
– Тогда я выйду на пять минут. Не вставайте сами, – сказал он уже Ренате.
И вышел из комнаты.
Почувствовав, что его нет, Рената испугалась. Да тут еще и схватка опять опоясала ее болью. Но что ей было делать? Не орать же на весь дом. Она переждала схватку – к счастью, опять недолгую – и протянула руку за сарафаном, который Агния Львовна взяла со стула и подала ей. Потом Агния Львовна нагнулась за ее туфлями.
– Так неловко… – пробормотала Рената.
– Что неловко?
– Туфли вы мне надеваете…
– Бросьте ерунду городить, – махнула рукой Агния Львовна. – Я девчонкой в войну от голода умирала в Джезказгане, ни жевать, ни глотать уже не могла, так соседка по бараку, Голицына-старуха, мне хлеб нажевывала и в рот запихивала. Когда дело до жизни и смерти доходит, тут уж не до неловкостей.
– А почему вы были в войну в Джезказгане? – спросила Рената.
– Повезло нам с мамой потому что. Не расстреляли, даже не в лагерь, а только на поселение отправили. Папа мой враг народа был, – объяснила она. – Штабс-капитан Преображенского полка. Ну вот вы и готовы.
– Я сейчас встану, – сказала Рената. – Сейчас, только схватка пройдет.
Она переплела руки, пережидая боль. Так, что пальцы побелели.
– Какое еще встану? Даже не думайте. Сейчас вас Алеша в машину отнесет.
– Как отнесет?
Рената так удивилась, что даже не заметила, когда закончилась очередная схватка.
– Это уж он сам разберется, как. Вы ему только объясните все же, куда вас везти.
– Простите, Агния Львовна! – с сердцем сказала Рената. – Я и сама не заметила, как у меня ум отняло совершенно. Бродила тут как блаженная, на цветочки любовалась… Меня, знаете, такая беспечность захлестнула, – пожаловалась она. – Даже непонятно, почему. Как будто всю жизнь кто-то занимался моими делами, и я привыкла на этого кого-то их перекладывать. А ведь не было такого никогда.
– Я понимаю, – улыбнулась Агния Львовна. – Это очень заметно, Рената, что вы не привыкли ни на кого ничего перекладывать. И вас поэтому жалко. Пронзительно жалко. Вам это неприятно? – заметила она.
– Да, не очень, – пробормотала Рената. – Кому же понравится выглядеть жалкой?
– Не выглядите вы жалкой, а… В общем, это совсем другое. Сейчас не время объяснять. Вот родите – потом. Ведь вы к нам когда-нибудь приедете?