объятия Гидаля.
Ворота тюрьмы Ла-Форс гостеприимно распахнулись.
– Здорово, майор! – весело сказал Гидаль. – Надеюсь, ты не откажешь в приюте этому человеку?
Майор де Бюгонь невольно съежился под взглядом арестованного министра. Перестрелка глазами длилась недолго.
– Вы слышали приказ, майор? – надменно вопросил его герцог. – Так исполняйте, что вам велит новый министр...
Сопровождая Ровиго, комендант сообщил, что Паскье и Демаре уже давно сидят в камерах, как голубки в клетках.
– Так что не вы первый, – утешил его тюремщик.
В ответ герцог Ровиго озлобленно огрызнулся:
– Не первый... Зато, надеюсь, буду последним! Не знаю, что из этого выйдет, но безумие должно кончиться.
Он высидел в камере минут пять и стал дергать шнурок сонетки, срочно вызывая коменданта Ла- Форса.
Майор Мишо де Бюгонь не замедлил явиться:
– Что вам угодно, сударь? Параша поставлена...
– Открой двери, – строго повелел герцог.
Майор открыл камеру и сам вошел внутрь. Щупая оторванный в уличной свалке ворот мундира, герцог Ровиго сказал:
– Есть ли в тюрьме такая секретная камера-одиночка, которую не сразу отыщут посторонние?
– Есть. В ней когда-то сидела принцесса Ламабль, в ней сидел и генерал Мале.
– Переведи меня туда... как можно быстрее!
В новой камере герцог ощутил себя уверенней, кулаком он обстучал массивные, обитые листовым железом двери.
– Как раз то, что мне сейчас требуется, – сказал он. – А теперь слушай... Принеси мне еды со своего стола, запри за мной двери, поставь бутыль с водою, а ключи от камеры забрось куда-нибудь подальше... Есть ли во дворе колодец?
– Бездонный, сударь!
– Вот и отлично. Забрось ключи в этот колодец.
Мишо де Бюгонь в точности исполнил приказ. Потом, крадучись, вышел на тюремный двор и, воровато оглядевшись, закинул ключи в мрачную скважину древнего колодца...
– Теперь можно и позавтракать, – решил герцог Ровиго, с большим аппетитом вгрызаясь в сочную куриную лапку.
Он плеснул себе вина, поднял кружку:
– За ваши успехи, генерал Мале! Не знаю, как вы, но я уже в безопасности... Теперь в опасности вы, генерал Мале.
Чего же боялся он?
12. «Да здравствует император!»
Мале засел в кабинете Дузе, суммируя сведения о событиях, поступавшие от исполнителей его приказов. Заговор разворачивался весьма успешно, по плану: опасные лица уже находились под замком, гарнизон подчинился новой власти, государственная машина начинала вращать колеса истории в обратную сторону.
– Боккеямпе, – сказал Мале, – проверь, арестован ли капитан Лаборд? Меня эта гадина все еще тревожит...
Стремительно покинув кабинет Дузе, капитан Лаборд в нерешительности задержался на парадной лестнице штаба, присматриваясь ко всеобщей суматохе. Вдруг он случайно заметил инспектора парижской полиции Фавье! Сержант Десятой когорты, стоя в дверях подъезда, не пропускал Фавье в здание. Лаборд, поразмыслив, величавой поступью спустился вниз:
– Фавье! Ради чего вы сюда пожаловали?
– Необходимо срочно выписать ордер на арест английского шпиона, но этот сукин сын ночью уже смотался из Парижа... А меня, как видите, почему-то не пропускают.
Лаборд властно и резко приказал:
– Сержант, не задерживайте человека, находящегося при исполнении государственных обязанностей! Пропустите его...
Офицерский шарф, авторитетный голос – все это подействовало на сержанта, и он откинул штык своего ружья, пропуская Фавье в помещение. С этого момента события в Париже стали разворачиваться совсем в другом порядке...
– Следуйте за мной, – решительно велел Лаборд инспектору, быстро увлекая его в глубины кривых коридоров штаба.
В укромном месте, где их никто не мог видеть, капитан Лаборд торопливо изложил перед Фавье свои соображения:
– Смерть императора – главный козырь в руках заговорщиков. Может, это и правда, что императора не стало. Но эти люди ввергают Францию в ужасы республиканского правления!
– Так, – сразу понял его Фавье. – Но что можно требовать сейчас от меня, если Париж уже весь в паутине заговора?
– Требуется лишь твердость духа...
– А-а, вот ты где! – раздался голос: их настигал разгневанный Боккеямпе с обнаженной шпагой.
Лаборд ударил корсиканца ногой, выбив оружие.
Фавье накинулся сверху – зажал Боккеямпе рот.
– Что с ним делать? – просипел он. – Сегодня я выскочил из дому, не захватив наручников... Может, прикончим его?
– Вяжите шарфами, – велел Лаборд.
– Вяжите сами: у вас это всегда лучше получалось...
Совместными усилиями они перетянули корсиканца крепкими узлами, затискали в рот плотный кляп. Забросав связанного Боккеямпе в одну из пустовавших комнат штаба, полные отчаяния и решимости, они стали подниматься по лестнице.
– Начнете вы, Фавье, – диктовал Лаборд, – а я вас поддержу. Только не давайте Мале говорить – его речь всегда убедительна, и тогда солдаты выбросят нас с балкона на площадь...
Впрочем, солдаты когорты оставались внизу, на площади, и уже не могли вмешаться в заговор против заговора...
Мале сидел напротив генерала Дузе, когда двери распахнулись, выбитые ударом ноги, и в кабинет ворвались Лаборд и Фавье... Инспектор полиции Фавье уверенно заявил:
– Мале, всего два слова... Каким образом ты очутился здесь, а не в пансионе доктора Дебюиссона? Почему ты не в больничном халате, а в этом мундире?
Дузе с робостью поднимался из-за стола:
– Но я... позвольте... но моя честь...
– Сидеть, черт побери! – резко оборвал его Фавье. – Ваше поведение тем более странно... Вы оправдаете его, если сразу же велите солдатам арестовать генерала Мале.
Громадный абажур лампы, брызнув осколками, разлетелся вдребезги. Потоки чернил хлынули вдоль стола.
Короткое замешательство – то, что нужно сейчас.
Мале уже стоял возле камина, прижавшись спиною к решетке, расписанной порхающими пчелами наполеоновской символики.
– Ни с места! – грозно произнес он.
Грянул выстрел – над головой Лаборда пуля разнесла курчавую голову мраморного купидончика.
– Караул, сюда! – завопил Фавье. – Скорее...
