ловушке окажешься. Им достаточно будет тебя в квартире заснять, чтобы потом что угодно с пленкой сотворить… И я отказался. Заявил, что вот этого делать не буду, что на такое мы не договаривались. Ну, навалились они на меня, досталось мне крепко, связали, запугивали, всякое говорили. В частности, что пристрелили ведь банкира, которого ты охранял, а теперь и с каким-то Юденичем разберутся, который слишком близко к правде об этом убийстве подошел. Так что меня шлепнуть — это вообще раз плюнуть. И что они так устроили, что в училище и без моего сына «их» пацаны будут. Астафьев, например. А потом меня одного бросили: мол, поваляйся связанным, подумай, немного времени у тебя есть. А я сумел веревки распутать и из квартиры выбраться, через балконы, и кое-как сюда добрался, тебя предупредить… Мне, понимаешь, ничего не надо, я только хочу, чтобы ты мне верил. Ты ведь веришь мне?
— Да, верю, — кивнул я. Хотя правильней было бы сказать не «я верю тебе», а «я верю в тебя».
Гортензинский разыграл карту Дегтярева именно так, как я и предсказывал.
Один вопрос был, самый простой: как Дегтяреву удалось избавиться от веревок, если его связывали профессионалы? Как эти профессионалы позволили ему бежать?
И такой же простой ответ: его связали «понарошку».
Гортензинскому важно было сбросить мне ложную информацию, что Астафьев — уже купленный им паренек, что он, Гортензинский, причастен к убийству Ершова, что Юденич — единственный человек, который сможет дать мне ответы на все интересующие меня вопросы. И он знал о желании Дегтярева хоть в малой степени очиститься в глазах бывших товарищей, знал, что Дегтярев сломя голову помчится ко мне с информацией, которую будет считать бесценной и уникальной. Но для этого надо было, чтобы сам Дегтярев верил, что добыл эту информацию с риском для жизни, что ему чудом удалось удрать… Если бы он хоть на секунду усомнился в правдивости того, чем его пичкают, все бы рухнуло.
Что, кстати, не принижает в моих глазах личного мужества, проявленного Дегтяревым, не заставляет меня меньше его уважать.
И еще — разговор с Галиной Афанасьевной…
Если у нее возникли сомнения, не причастен ли Гортензинский к смерти ее мужа — то почему сомнения возникли только сейчас? Ведь все эти годы, я думаю, она делала все, чтобы узнать подробности о причинах и обстоятельствах той трагедии. Все годы, на протяжении которых она сотрудничала с Гортензинским. И вдруг… Будто ей туманно намекнули, что такое возможно.
Она вроде бы всего лишь просила за Юденича, а на самом деле туманно намекнула на возможного убийцу: мол, разберись, если поймешь, о ком я толкую, правда ли это,?..
Я одно могу сказать: если бы это было правдой, она бы узнала об этом намного раньше. Выходит, это ложь. Ложь, которую подсунул ей Гортензинский. Точно так же он ложь подсунул и Дегтяреву. Но зачем было настраивать Ершову против себя, ведь это может подтолкнуть ее к мести ему самому?
И этот визит отца Владимира, его рассказы…
Если обобщить все, получается, что цель была одна: внушить мне, что среди поступивших обязательно окажутся два-три мальчишки, уже попавших под влияние Гортензинского, и что единственный способ его остановить — это немедленно увидеться с Юденичем и получить от Юденича убийственные для Гортензинского сведения о причастности Гортензинского к убийству Ершова…
Гортензинский так хотел убедить меня в его причастности к этому убийству, что можно было определенно заявить: на самом деле он к убийству не имеет отношения!
Он просто хотел спровоцировать мою встречу с Юденичем, он обвинял себя в таком страшном деле — и очень заботился о том, чтобы это обвинение дошло до меня! Выходит что совсем не нужна.
Чего же хотел Гортензинский от этой встречи?
Я полагал, что Гортензинский хочет убить всех зайцев разом. Юденич, контролировавший торговлю оружием и отслеживавший законность всех сделок, стоял Гортензинскому поперек дороги. Я тоже стоял Гортензинскому поперек дороги. Если свести нас вместе, то…
То, например, можно заснять на видеопленку и чуть-чуть «подретушировать» нашу встречу, придав ей видимость того, что Юденич передает мне взятку за поступление его сына…
Нет, слабовато. Я не из самых слабых людей, а уж Юденич — тем более. Мы оба — тертые калачи, и сумеем доказать беспочвенность обвинений.
Надо брать более крутые варианты, вплоть до самого худшего. Нас обоих могут убить во время нашей встречи где-нибудь в кафе или в скверике, и при этом не пожалеют нескольких тысяч долларов, чтобы подкинуть на труп одного из нас. Уж тогда это точно будет выглядеть, что мы с Юденичем погибли в момент, когда делили какие-то «грязные» деньги. И более того, вполне правомерной окажется версия, что нас пристрелили не потому, что мы оба мешали каким-то преступникам, а из-за наших собственных грязных дел, какие-нибудь наши сообщники или, наоборот, конкуренты по криминальному бизнесу. Шум, негодование по поводу того, какими сволочами мы оказались, и в этой суматохе Гортензинскому открыт путь и к незаконным сделкам с оружием, и к тому, чтобы пропихнуть в училище несколько «своих» мальчишек. Человек, которого вместо меня поставят начальником училища, просто не успеет вникнуть во все тонкости, ему бы, в этой кутерьме, учебный год благополучно начать, отобрав положенные восемнадцать человек… Да и какого человека поставят вместо меня?..
Все это я изложил в тот вечер генералу, у него на кухне. И добавил:
— Есть несколько зацепок. Во-первых, убийцы должны будут подойти к нам достаточно близко. Ведь им надо не только нас убить или изувечить так, чтобы мы долго находились в больнице, но и деньги или другой «криминал» нам подкинуть. Во-вторых, у нас есть фотографии тех, кто следил и за Ершовой, и за отцом Владимиром. Можно установить их личности. Я уверен, что среди тех, кто на нас может напасть, будет кто-то из них. Оперативники могут опознать их загодя, имея фотографии на руках. В-третьих, я должен получить еще какую-то очень важную информацию. Возможно, от отца Владимира или от Ершовой, но, скорее всего, от Дегтярева. Гортензинский подсунет ему совершенно фантастические сведения, в достоверности которых сомневаться не будет причин, и Дегтярев примчится ко мне. Зная мой горячий характер, Гортензинский считает, что, в свою очередь, помчусь встречаться с Юденичем, не поставив в известность ни вас, ни другое начальство… Мне нужно дождаться, когда я получу эту важную информацию, а потом уж действовать по плану.
— Согласен, — кивнул Борис Андреич.
…Едва поговорив с Дегтяревым, я позвонил Борису Андреичу:
— Есть то, чего мы ждали! Теперь можно действовать! — и рассказал ему, что произошло.
— Встретишься с Юденичем завтра, в три часа дня, на Покровском бульваре, — сказал генерал. — Узнаешь его по белому плащу, перекинутому через руку, он тебя по фотографиям. Ему все объяснили, и он согласен. Хотя его предупредили, что эта встреча может быть очень опасна. Но он тоже завелся, чтобы наказать подлеца.
Мы встретились с Юденичем, поболтали о том, о сем. Оперативники сработали настолько чисто, что мы даже не заметили, как они взяли наших несостоявшихся убийц, едва те начали вытаскивать пистолеты.
Генерал сообщил мне, что теперь Гортензинскому крышка: для головорезов, которых покрутили это была не первая работа, и много разного рассказывают, так что на сей раз этот гад не отвертится.
— Нет, не только из-за той истории, — сказал я. — Герои той истории — Шлитцер и Карсавин, а я отмечаю весь взвод целиком. Очень крепко ребята друг за друга держатся. Вы бы видели, как они тянут друг друга в эстафетах и в других командных состязаниях! Когда мы устроили командные соревнования по компьютерам, по расшифровке и передаче сообщений друг другу и по вскрытию закодированных файлов, они друг друга с полунамека понимали! Я так подозреваю, Конев, спец по компьютерам, какую-то хитрость придумал, чтобы подстраховать и Угланова, и Бокова, которые в компьютерах слабы! А когда мы эстафету в многоборье устроили, они так, что называется, «на зубах» друг друга вытягивали, что любо-дорого было смотреть! Но главное — даже в личных соревнованиях они поддерживают друг друга! Боков показал в беге с препятствиями результат хуже, чем мог бы, потому что вел Конева, чтобы и Конев неплохой результат показал! А во время соревнований по борьбе Угланов старался не только победить, но и так выматывать основных силачей, чтобы потом Шлитцеру и Карсавину было легче бороться. Несколько зачетных баллов потерял на этом, зато товарищам помог. Дегтярев и Туркин — тоже свою лепту вносят. Иногда — через «не могу», вот что ценно. У Туркина, пожалуй, меньше всего этого «через не могу», но и он за товарищами тянется. Я вам скажу, с того момента, когда Шлитцер и Карсавин пришли ко мне с «откровенным
