насмотрелся уже, — отвечал ей папа.
— Мария, почему ты такая красивая?! — воскликнула Анна Павловна.
Мама улыбнулась, но ответила за нее Катя:
— А мы причащались сегодня в церкви.
Анна Павловна и Василий Иванович окаменели и даже про свои отражения забыли. Василий Иванович снял очки и уперся взглядом в маму, будто в телевизор, когда по нему хоккей идет, а его команда проигрывает.
— Ты это серьезно? — спросил он.
— Вполне, — ответила мама. Она продолжала так же улыбаться.
— Зачем тебе это нужно?! Ты что, с ума сошла?! — допытывался Василий Иванович.
— А затем нужно, — ответила мама, — чтобы морды такой не иметь.
— Погоди, — перебил Василий Иванович (он словно забыл про зеркало), — ты что, в Бога веришь?
Час назад еще мама отвечала отцу Василию, что нет. Спроси он ее сейчас в упор о том же, пожалуй, ответила бы так же. Того, что говорил о вере отец Василий, не было в ней. Но, глядя в злые глаза Василия Ивановича, она твердо ответила:
— Конечно, верю. — И, обратясь к Анне Павловне, сказала только ей: — А до Причастия я в зеркале была страшнее вас.
— Да ну! — поразилась Анна Павловна. Это ей было очень интересно. Но Василий Иванович волком посмотрел на нее, и она потупилась.
— И вам надо Васю крестить. Беса из него выгнать, — подала голос Катя.
Этого Василий Иванович стерпеть уже не мог.
— Пошли, — сказал он сквозь зубы жене.
Уже в дверях он взял Катиного папу за локоть:
— Займись серьезно семьей, Константин. Что за чепуха! Вы — и церковь! Кому сказать — засмеют.
Папа, все еще злой на маму, на Катю, на покойницу бабушку, на зеркало, на очки, на вчерашнее пиво невкусное, и сам думал, что засмеют, а то, может, что и похуже. Но неожиданно ответил Василию Ивановичу так:
— Займись лучше серьезно Васей, а то, неровен час, он со своей компанией дом подожжет.
Василий Иванович выскочил не попрощавшись.
Странный человек Василий Иванович. Сильный. Папа от всех зеркальных чудес был все-таки в постоянном смятении и про морду свою в зеркале не забывал. А Василий Иванович, как только услышал слово «церковь», забыл обо всем. Не мог он вынести рядом с собой никого, кто про церковь говорит неругательно.
Папа снова сел за стол. Он был равнодушен теперь ко всему и выглядел очень уставшим, несмотря на утро.
— Теперь весь дом знать будет, — сказал он и принялся завтракать.
Да, папа оказался прав. Первой пришла старушка с первого этажа. Хорошо, хоть позавтракать успели. Папа эту старушку недолюбливал. Она постоянно крестилась — и на улице, когда шла или кого встречала. И в подъезде, и на лавочке. Но папа — это он точно знал — не из-за этого ее не любил. Сам, в общем, не знал, из-за чего.
Папа по-театральному ей поклонился и указал на дверь бабушкиной комнаты. Ничего у нее не спросил, ничего ей не сказал.
— Да уж проходите, — сказала мама.
Раз тридцать перекрестилась бабуська,
пока до зеркала дошла. И
